Depuis Grégoire était un bon lire et écrire, et parce que dans le même temps, il est venu au village, les Cosaques, les vieux-croyants ont besoin de cette personne, il a été embauché sans employés, et les prédicateurs. Et Gregory a occupé ce poste pendant dix ans. Les gens le savons tous, avec tous entrés en amitié avec l'homme prêtre, âgé de vécu, comme le fils d'un natif, la paix et la tranquillité.

Et le moment venu, il est mort un vieux prêtre. Cosaques se sont réunis à l'église, ont été jugés pour habiller, comment être un prêtre que de choisir. Et nous avons décidé de demander à tous de Grégoire.

Ils l'appelaient, se mit à dire: - Nous vous aimons, voici comment connaître les subtilités - la mendicité les Cosaques. Et vous vous êtes habitués à la dyuzha. Et vous nous connaissez pas du tout, besoin de notre naskroz voir. Que devons-nous? Après tout, combien d'années vous vivez. Comme une mère a. Un mot, mon homme ...

Gregory et avait même deviné que ce serait un prêtre pour demander, mais quand lui a dit qu'il ne savait pas quoi faire, quoi dire. Lui et similaires, et ne veux pas être un prêtre. Quoi qu'il en soit, est nouveau et inconnu - il est nécessaire de s'habituer à elle, il est nécessaire de changer sa vie. Et Gregory a été abandonnée.

- Non, - dit-il - vous êtes vieux, vous feriez mieux de ne pas me demander. Quel genre de pop hors de moi? Jeune prêtre doit être, je veux vivre libre. Et heureux d'être - dit-il - de vous servir en cela avec tout mon cœur heureux, mais ne peut pas être moi, pas comme je suis un prêtre. Il faudrait que je ferme à ce sujet, j'ai beaucoup. Non, s'il plaît à Dieu, je vous remercie, la recherche de quelqu'un, et moi, et des prédicateurs de l'utiliser pour vous, moi, et il est tout à fait payer mon ...

-Qui recherchons-nous, alors nous? s'écria la voix. Qui viendrait à nous, notre, vous savez ce que, petit, pauvre. Un étranger, et vous ne pouvez pas vivre, et vous le nôtre. Rappelez-vous qui vous a aidé alors, qui de vous les gars portées à l'prédicateurs! ..

-Il ne serait rien -, a déclaré Gregory, - pas de mots. En tant que prêtres, en tant que prêtre, mais effrayant, c'est ce que. Question importante - un prêtre nommé. Pour chacun d'entre vous parce que la réponse devant Dieu donnera ... Non, vous me oslobonite pour l'amour du Christ!

Et n'ayez pas peur, Grisha! - Dit le vieux Cosaque Kuzma, et l'habitude répandre sa moustache grise - vous ne serez pas timide! Ce qui est effrayant? Nous étions à Kars, puis revint en vie.

Дед Кузьма был кавказский служака и любил во всяком разговоре про войну вспомянуть. Он поднял руку вверх, щелкнул пальцами и громко крикнул: - Раз, два, три - заряжай и пли! Все рассмеялись. - Мы за то и выбираем тебя, - заговорил чернявый рябой казак в мундире. - Мы за то и выбираем тебя, что ты человек дюжа хороший. Уважаешь всем, помогаешь, грубого слова от тебя никто не слыхал и пить - не пьешь. А чего тут страшного? Ум в тебе есть, как и быть должно. Писание лучше всех нас знаешь, газеты даже читаешь. Не отказывайся, кум! Чего уж там... Коли ежели, первый в ноги тебе поклонюсь, - на, вот!..

Et le Cosaque, en fait, se pencha vers le sol, et se prosterna devant lui et tout.

Grégoire était un homme de douceur, de compassion. Voyant que son arc, il est tombé en panne et pleura. Wrung son cœur paysan.

- Ne pas, ne le font pas, en s'inclinant vers le bas - il agitait sa main, en reculant. - Que faites-vous? Eh bien, bien, bien, je suis d'accord, laissez-moi aller, je vais en parler à la maison ...

-Veuillez ne pas nous laisser, mon frère! - Entendu quelques voix.

Gregory venu à la maison et se dirigea toute la journée, comme un malade. Seulement le soir, il appela sa femme et dit: - C'est ce que Maryushka. Voulez-vous être la femme d'un prêtre? A? Dans mes prêtres nom. - Je ne sais pas ... Je sais que Grisha - Maryushka dit. - J'ai honte en quelque sorte, tout à coup, sans raison apparente et ... Mère, Ha, ha, ha! - Elle rit - sa mère, Marie, sa mère, Marie, ha-ha-ha! Comment allez-vous, puis appelez-moi devenir.

Et vous ne riez pas - a déclaré Gregory. - Qu'est-ce qui vous fait rire, vous êtes une sorte de fou? Nous devons sérieusement parler, mais rien à montrer les dents.

Oui, je ... rien, je ... ne riez pas ... J'ai, comme vous voulez ...

Et ils ont parlé toute la nuit, discuter de tout, comme si la vie sera comme de la famille surpris quand ils apprennent. Le village tout entier Ahnet. «Grisha, puis Grisha, puis, par exemple, un prêtre agitait son, ah, oui, Grisha. Parmi les hommes et les droites aux prêtres. Eh bien, M. Grégoire! "...

Dans la matinée, de nouveau envoyé pour Grégoire, et encore, comme hier, la mendicité a commencé. Et quand il dit qu'il est d'accord, en disant je vais vous servir, nous allons aller, a obtenu un bruit joyeux.

-Ma chère, vous êtes le nôtre, mon cher! - Crier la vieille femme et un silencieux.

Et tous les gens regardaient Grégoire, en tant que prêtre. Et personne ne s'étonne que d'une vieille femme devant l'évêque appela un prêtre, devant l'évêque, «dédié», il à ce rang.

L'évêque à cette époque vivait dans la ville, et dans le monastère sur le village. Lorsque les Cosaques venait à lui de son élu, il a dit que de Gregory avait entendu parler avant, et qui sait qu'il est un homme bon. Puis il ordonna les Cosaques à rentrer à la maison, et deux semaines plus tard, de revenir pour leur nouveau curé. Et les vieillards à gauche. Trois jours plus tard Grégoire était un homme pas seulement un prêtre informe Grégoire.

Tout le temps avant son départ, il a vécu dans la maison de l'évêque. Il a étudié en tant que service de se prononcer à servir la messe comme encensoir encens.

Une fois que le seigneur l'a convoqué à sa chambre et alla parler entre les Cosaques et les paysans. L'évêque était un Cosaque, également un militant du Caucase.

-Vous, Grégoire, toute la vérité me dire - dit-il. - J'aime juste la vérité. Vous êtes maintenant mon frère spirituel, et le rang sur vous est la même chose que moi. Seulement je ne peux vous contre les gens mettent un prêtre, et tout le reste comme vous et moi ...

Lorsque l'évêque Grégoire dit toute sa vie, toutes ses actions, toutes les pensées, il se leva, se dirigea vers lui et l'embrassa.

-Je vois, - dit le Seigneur - que vous êtes un homme droit, et vous n'êtes pas dans une seule déception ... Voici un autre test - les bagages lestovku perturbation et quarante arcs de la terre. Que Dieu vous bénisse, allez-y! ...

Григорий посмотрел на лестовку, на архиерея и молча стал молиться, пот так и лил с него. А когда поклоны кончились, епископ опять подошел к нему, взял его за руку и сказал: - Ты прости меня, Христа-ради, не гневайся на старика. Это я не в наказание заставил тебя. У меня все так, каждый поп по сорок кладет. Он молится, а я смотрю на него, думаю, разгадываю, что он за человек такой... Иной губы кусать начнет, будто засмеяться, али обидеться хочет. Спрашивает, за что, да почему, да чем провинился и все такое прочее. А иной так же вот, как и ты, со смирением и без ропота несет данную ему заповедь и в душе своей никакого зла не имеет... То ли еще будет в жизни твоей, Григорий! Не скоро ведь кончится она, жизнь-то бренная, - всего увидишь: хорошего и дурного...

Les derniers mots de l'évêque a parlé dans une étrange excitation. Puis tout à coup il chancela, s'ébranla et à la surprise de Grégoire, s'inclina à ses pieds,

-Я всем так, всем так, - чуть слышно прошептал владыка, тяжело подымаясь с земли. - Я каждому так кланяюсь... Для того и живем мы на свете, чтобы примером своим людей учить. Пусть он маленький, незаметный... а ты и его приласкай, ободри, и его не гнушайся, и от него не отворачивайся. Тоже ведь образ Божий, такой же человек, брат твой... Он на тебя зло мыслит, а ты ему ласковое слово скажи, зло-то и выскочит, правду говорю. А где незлобие, там и любовь, а где любовь, там и Бог !..

Архиерей помолчал немного и сказал: - Вижу, сын мой, что будешь ты добрым пастырем, не наемником. Вижу глазами своими старческими, а глаза у старых людей далеко видят. Много я пережил, перевидал всего и знаю, у кого что на сердце есть. Другой в попы только затем и идет, чтобы батюшкой его называли, кланялись ему, сытно кормили... Думает, вся-то суть жизни в этом зиждется... Нет, Григорий, я не на то благословляю тебя. Ты на страдания или, на борьбу с неправдою за .венцом Христовым иди, хоть и больно колючий он, венец - от терновый, до крови саднит... Дети они твои теперь. Вот ты и смотри, береги их, сторожи, как бы кто не погиб, не утонул в море житейском, как бы кто не отчаялся... Ты крест - от свой выше подымай. Не думай, что его на грудь только для красы вешают... Ты не хвались им, как наградою или отличием... Помни, кого распяли на нем... Правду Божию распяли... А ты выше подымай его, чтобы все видели, чтобы и те, видели, кто во тьме ходит, кто опустился на дно, и, глядя на него, забывали бы невзгоды свои... А коли что, если не достанет силы в тебе, ко мне гряди. Я - старший брат твой, всегда советом своим помогу тебе. Одному-то трудно на свете жить, тяжело одному бороться с неправдою...

Gregory a tous écouté en silence. Rien de la sorte il ne s'attendait pas. Il était tellement surpris par la simplicité de l'évêque. Il n'a jamais dans son esprit n'était pas à l'évêque, une telle personne, et dans les jambes d'âne salua, l'embrassa, a appelé son frère ... Et à nouveau, comme si son cœur se serra, et encore une fois, comme s'il pleurait des larmes de joie.

Au lieu de cela, son propre père être moi, un père ... - Il sanglotait, se couvrant le visage large.

Deux jours avant le départ, Grégoire de nouveau convoqué à l'évêque.

-Ну, что, собираешься ? - спросил владыка. - Поезжай, поезжай с Богом. Только помни, что я тогда говорил тебе. А ежели письмо какое вздумаешь, прямо ко мне пиши: между нами епископами и священниками не должно быть посредников. Откровенно все говори, не бойся... А призвал я тебя вот зачем, хочу рассказать тебе повесть одну... хорошая повесть, недавно прочитал ее. Садись вон там над печкой, а я огонек вздую. Не люблю темноты, окаянный...

Владыка зажег лампочку, сел на кровать против Григория и начал рассказ свой. - Это было давно, давно... Жил на свете старец один прозорливый. И пришли к нему раз два священника. Один, вот как ты, здоровый такой, плечистый. Одежа на нем плохонькая, крестьянская, на ногах лаптишки обуты. А другой пониже, чистенький, дряхленький. Одежда белая, сапоги новые - все с иголочки... ноготки розовые... Первый и говорит: « Отче, помолись за меня, ибо аз вельми грешен есть перед Очами Его. Никогда о себе не молюсь, посты не соблюдаю, правила не держу... только и дел моих перед Ним - все о людях хлопочу, говорю им, помогаю. Имения у меня никакого нет... Скажи, старче, куда путь мой лежит - на спасение или на погибель»?

Подошел и другой священник, тоже стал каяться: « Я, говорит, авва, все заповеди исполняю и посты соблюдаю, и молюсь, часто даже ночью молюсь и правило, положенное нам иереям, не пропускаю... только одно сомнение есть в душе моей - некогда мне народ свой учить. Когда, когда придётся побывать с ними, с людьми-то. И сомнение это недавно запало в сердце мое. А прежде я так думал: Чего мне о них беспокоиться? Каждый сам за себя отвечать будет. Пусть их, как знают, так и живут. Что попросят, сделаю - окрещу, повенчаю, отпою... Всех не научишь... Вот что думал я раньше. А теперь пришел к тебе, Божий человек, открой мне, куда лежит путь мой - на спасение или на погибель? »

N'a pas répondu son homme sagace ans, a raconté l'autre jour à venir ...

Пришли они на другой день, а пустынник и говорит им: « Слушайте, дети мои, этою ночью видел я страшный сон... и вас обоих видел... Пришли вы будто бы к Богу на суд и пришли не одни, а со всеми людьми своими, и сказали Ему то, что сказали мне. И простил Он вас всех, послал в обитель светлую. И выросли, будто у вас крылья, и полетели вы... Только встречается вам на дороге река. Огонь горит, смола кипит. И нельзя будто миновать ее, уж больно велика она. И полетели вы через реку эту самую. Ты (указал старец на первого) сразу же опалил свои крылышки и падать стал, видно, грехи не пускали тебя. Падаешь, падаешь - прямо в огонь... Но не дали совсем упасть тебе. Кинулись все люди, которых учил ты при жизни своей, кинулись и вынесли тебя. Их много, а ты один, и легко им было донести тебя, опаленного, на берег райский... а там и путь кончился.

А ты (указал старец на второго) не опалил крылья свои и летел выше всех. Но люди твои, которых не учил ты при жизни своей, они по одному стали падать в смолу горящую. И разгорелось пламя сильнее прежнего. Стал ты кидаться во все стороны, стал пытаться спасти погибающих, да где уж, поздно. Нет там спасения. И не под силу тебе одному спасти их. Хотел было ты улететь, но они, опаленные, не пустили тебя. И упал ты с ними в геену огненную »...

C'est ce qu'a dit le prophète, et entra dans sa cellule.

- Понял ли, Григорий, притчу сию? Сам видишь, как лучше. А дела много предстоит тебе. Народ все ниже падает... Развратников разных развелось бесчисленное множество... Пьянство беспросыпное... Безверие, бессилие, самоубийства частые... живут, словно скоты какие, ни о чем духовном не думают. Деньгами дышат, и деньгами душат и убивают друг друга. Шпионов всяких - и не перечесть. Да, тяжелое время досталось нам. Никто не хочет вспомнить дорогие слова - не хлебом одним будет жить человек »... Не затем мы живем, чтобы деньгу скопить, чтобы сытно поесть, чтобы больше поспать... Это звериная жизнь. Да, тяжелое время ! И ты, Григорий, не на покой иди, на войну со злом иди. Не давай ему, злу-то, людей твоих губить. А теперь, Бог благословит, поезжай домой и помни, что не в том суть, как службу править, какую ризу надевать, как по церкви ходить, а в том, как на свете с пользой для ближнего прожить. Вот в чем суть нашей жизни! ». И уехал Григорий домой.

Священник из него, действительно, вышел хороший, только недолго пришлось ему послужить с прежним епископом. Умер старый владыка, и все пошло по-новому, по-модному. Архиерей, которому поручили епархию, разослал всем попам строгую бумагу, чтобы никто - ни мирянин, ни священники не смели ничего писать прямо ему, а чтобы писали и посылали все через благочинного. Приказал также, чтобы люди выбирали себе попов не тех, кого им хочется, а тех, кого благочинный укажет и кого он, архиерей признает достойным. Много и другого ввел новый архиерей. И всем стало видно, что владыка хочет переделать все по своему, как ему выгодней. А так как архиерей этот жил в самом большом городе и имел самую большую епархию, то и другие епископы, глядя па него, стали делать то же, что и он. И загордился новый архиерей. Задумал взять в свои руки всю власть, а себя назвать самым высоким чином. А чтобы скорей добиться этого, он разными средствами стал выживать тех, кто шел против него. Собирал соборы, судил, разбирал, осуждал... И пошла через это новая жизнь... Модная, роскошная... Все заблестело золотом... Приедет епископ в приход и старается убранством своим внушить людям почтение к себе. А для того, чтобы угодить старикам, скажет проповедь о вреде брадобрития, о не почитании старших младшими, о власти епископа, о том, как должны бояться его, во всем слушаться... И не стало на свете прежнего церковного духа, свободного, многообразного, сильного. Шаг за шагом скрывался он, перерождался в новые формы, шел все дальше и дальше вперед по ложному пути, по торной дорожке вслед за другими казенными религиями. И некому стало защищать свободных людей, некому вырвать их из железных когтей грядущего духовного самодержавия.

Où êtes-vous fort?