7. В чем состоит воспоминание Господа
8. О том, что совершается над хлебом
9. Для чего Господь повелел творить это в Его воспоминание
10. О том, что говорится при приношении даров после воспоминания (Господа); также о том, что это приношение есть вместе и благодарственное, и просительное
11. Для чего дары покрываются и что при этом говорится
12. О начальном славословии
13. Что значит постоянное моление о милости
14. О предании (себя Богу)
15. Об антифонах и произносимых в продолжение их молитвах
16. Знаменование священнодействия в общем очертании
17. Изъяснение первого антифона
18. Что означают пророческие изречения, поемые в начале священнодействия
19. Изъяснение третьего антифона
20. О явлении Евангелия и о Трисвятой песни
21. О молитве, читаемой во время пения этой песни, и о священных возглашениях
22. О чтении Писаний, порядок их и знаменования
23. О прошениях, следующих за Евангелием
24. О внесении честных даров в алтарь
25. О том, что совершается по внесении даров, о молитвах и наставлениях священника народу
26. Об исповедании веры и о том, к чему после него священник увещевает верных и о чем молится, и что они отвечают ему
27. Об освящении даров и о предшествующем ему благодарении
28. На каком основании мы несомненно веруем в таинство
29. О том, в чем латиняне относительно этого укоряют нас, и ответ на их укоры
30. О том, что и в Латинской Церкви таинство Евхаристии совершается таким же образом
31. Почему священник призывает освятить дары не Сына, а Отца
32. О самой жертве и о том, над чем совершается жертва
33. О молитвах после жертвоприношения и о том, по какой причине здесь воспоминаются святые, особенно же Пресвятая (Богородица)
34. О том, как священник молится о Святых Дарах про себя и о чем повелевает молиться верным

Иоанн Мейендорф
СВЯТООТЕЧЕСКОЕ БОГОСЛОВИЕ
Одной из крупнейших фигур XIV века помимо святителя Григория Паламы был Николай Кавасила. Он родился в 1332 году в знатной семье - его дядя Нил был архиепископом Фессалоник. Точных сведений о жизни Кавасилы имеется мало. Известно, что он был секретарем при императоре Иоанне Кантакузине и одновременно подвизался на дипломатическом поприще. Известно также, что впоследствии он удалился в монастырь, где посвятил себя духовным писаниям. В священном сане он не состоял, принадлежа к славной восточной традиции богословов-мирян. В трудах Кавасилы мы находим толкование всей традиции Григория Паламы, хотя он и пользуется иной терминологией.
Кавасила оставил нам два основных труда: "Жизнь во Христе" и "Объяснение божественной Литургии". В первой книге содержится объяснение смысла таинств : Крещения, Миропомазания и Евхаристии. Название второй говорит само за себя. В ней автор, следуя устоявшейся традиции, объясняет Литургию как символическое воспроизведение жизни Христа. До Кавасилы такие комментаторы, как патриарх Герман (VIII век), объясняли символически любую литургическую деталь. На этом пути достаточно простора для человеческого воображения: одна и та же деталь может толковаться несколькими различными способами и можно приписать чему угодно какое угодно значение. Кавасила существенно отличается от своих предшественников тем, что он не настаивает на детальном символическом объяснении Литургии. Вместе с Паламой Кавасила принадлежит к другой школе толкователей, для которых смысл Литургии выходит далеко за рамки символического.
Помимо двух упомянутых книг перу Кавасилы принадлежат несколько "Слов" или проповедей, посвященных различным святым и Богоматери. Его "гомилии" -свидетельство того, что в те времена мирянам разрешалось читать проповеди.
Писания Кавасилы были известны на Западе. Они были переведены на латынь и даже имели некоторое влияние. На Тридентском соборе цитаты из Кавасилы приводились в качестве доводов в пользу догмата реального присутствия Христа в Евхаристии. В XVII веке Кавасилу цитирует Боссюэ, на него ссылались также янсенисты, в частности Арно.
Систематический подход к идеям Кавасилы - дело практически невозможное. Его догматические взгляды излагаются в контексте его мыслей о духовной жизни во Христе, где мы немедленно обнаруживаем его сходство с Григорием Паламой: "Жизнь во Христе начинается в этой жизни и проистекает из нее", - такими словами открывается книга "Жизнь во Христе". Как и Палама, Кавасила настаивает на том, что благодаря Воплощению общение, знание и опыт Бога - все, что составляет духовную жизнь человека, - возможны и должны осуществляться в этой жизни:
...но если будущая жизнь и приняла бы тех, у кого отсутствуют необходимые для нее способности и чувства, это не составило бы их счастья и они все равно были бы мертвы и несчастны даже в том блаженном и бессмертном мире.
("Жизнь во Христе", 1, 1)
Будущая жизнь не есть нечто, совершенно отличное от нашей жизни в этом мире. Между ними существует преемственность на уровне нашего духовного опыта. Совершенство жизни во Христе достигается лишь в будущей жизни, но начинается она уже сейчас. Связь между этой и будущей жизнью представляет собой общую черту учений Кавасилы и Паламы и есть не что иное, как своеобразный антиплатоновский манифест, отрицание платоновского противопоставления духа и материи.
В "Жизни во Христе" Кавасила размышляет о библейских представлениях о браке, сравнивая его с союзом между Христом и Его Телом - Церковью. В ветхозаветном мире брак считался идеалом совершенного союза, однако после Воплощения уже не брак, а союз со Христом достоин подражания и восхищения:
...члены Христа объединены с Ним теснее, чем со своей собственной головой, и они живут в большей степени Им Самим, нежели своим союзом с Ним.
("Жизнь во Христе", 3,1)
Отправным пунктом для обсуждения таинств Кава-силе служит текст из речи апостола Павла в Деян. 17, 28: "Ибо мы Им живем и движемся и существуем". Мы получаем жизнь, начинаем ее в крещении; мы движемся, продолжаем жить в таинстве миропомазания; мы существуем, ибо содержание нашей жизни составляет
Евхаристия. Таинство Крещения для Кавасилы знаменует начало новой жизни. В крещальной купели тонет, умирает ветхий человек, получивший весь свет, всю радость и все счастье, для которых был создан и которые потерял ветхий Адам. Такое толкование Крещения вполне здраво, мы не находим в нем ни символизма, ни Дионисиевых иерархий. Основной чертой толкования является все та же идея: решение начать новую жизнь во Христе должно быть принято в "этой" жизни, в "этом" мире, сейчас.
Обсуждение таинства Миропомазания содержится в третьей части. Эта часть неизбежно короче, чем толкование Крещения, что свидетельствует о трудностях, связанных с истолкованием смысла Миропомазания. Это можно объяснить тем, что Святой Дух не воплощался. Его Царство принадлежит будущему веку. Он обнаруживает Христа, а не Себя.
Основная цель в комментарии Кавасилы - показать динамизм таинства. Миропомазание есть движение, и движение это связано с Крещением и зависит от него. Кавасила подчеркивает связь миропомазания с ветхозаветным помазанием священников, усвоенным, кстати сказать, западной традицией. На Востоке рукоположение священников не включает миропомазания, ибо считается, что все верующие христиане помазаны на священство. Миропомазание при Крещении делает нас всех соучастниками во Христе, ибо Он - Помазанник, Он стал Христом, потому что Он помазан на царство, о чем свидетельствует Его имя. Таинство Миропомазания также соответствует помазанию тела Христова, посредством которого весь человек включаете* в тело Христово как священник. На символическом примере ветхозаветного Иакова Кавасила показывает, что приношение совершается посредством помазания. В этом примере раскрывается его понимание священства. В Евхаристии приношение совершается не одним лишь священником от имени всего собрания (как в Ветхом Завете), а всеми собравшимися, всею Церковью как целым. Ибо Христос - единственный священник, принесший Себя в жертву раз и навсегда, а потому Евхаристия есть приношение, предлагаемое всем Телом Христовым. Этим объясняется, почему в Православной Церкви нет особого обряда помазания для священников, а есть лишь рукоположение.
Евхаристия составляет сердце мистического учения Кавасилы, и ей посвящена самая длинная часть "Жизни во Христе". Основная ее идея состоит в том, что Евхаристия - это Таинство Таинств, исполнение и венец всего в Церкви. Евхаристия всегда завершает, всегда следует после других служб. Это окончательное действо, реальное участие в Царстве Божием. После Евхаристии никакие другие службы духовно невозможны. Добавление молитв после Евхаристии есть свидетельство литургического упадка.
В контексте толкования Литургии становится очевидной связь учения Кавасилы с исихазмом. Он пользуется образом сердца, применяя его к Христу как своего рода "сердцу Церкви". Этот образ не следует понимать в смысле Святого Сердца Христова в западном мистицизме. Христос - сердце и центр Церкви в макариевском смысле, как средоточие жизни всего организма.
В "Объяснении божественной Литургии" мы обнаруживаем такой же христоцентризм. Интересно, что, говоря о святости Церкви, Кавасила пользуется круговым аргументом: причащаясь Святым Дарам, Церковь становится святою; но, с другой стороны, лишь достойные, то есть святые, могут причащаться таинств. Круговое доказательство, возможно, преднамеренно: Кавасила хочет сказать, что святость не достигается, что она есть благодать и дар Божий. Лишь смертный грех автоматически исключает человека из Тела Христова.
Взгляд Кавасилы на Церковь отличается чрезвычайным здравомыслием, динамизмом и реалистичностью. Церковь присутствует в священных таинствах не только фигурально, но так же, как органы нашего тела присутствуют в сердце, как ветви - в корнях и, как говорил наш Господь, как побеги в лозе. Здесь - не просто одно и то же имя, не аналогия по сходству, но тождественная актуальность.
Ибо священные Таинства - Тело и Кровь Христовы, составляющие истинную пищу и питье Церкви. Когда она причащается Даров, она не преобразует их в человеческое тело, как происходит с обычной пищей человека, но сама изменяется в них, так как высшая и божественная стихия преодолевает земную... так что, если возможно было бы видеть Церковь Христову постольку, поскольку она объединена с Ним и участвует в Его святом Теле, то взору бы открылось не что иное, как Тело Господне... Если он (Апостол Павел) назвал Христа главой, а нас членами, то не с тем, чтобы выразить Его нежную заботу о нас, Его учение или назидание, или же наше полное подчинение Ему, подобно тому, как мы, преувеличивая, иногда описываем себя как часть наших родственников или друзей, но чтобы продемонстрировать факт - а именно, что отныне через Кровь Христову верные будут жить во Христе, действительно завися от Его Главы и действительно облекшись Его Телом.
("Объяснение", 38)
Таким образом, Евхаристия для Кавасилы разделяет пространственно-временное существование Церкви: она не существует отдельно от Церкви как нечто внешнее по отношению к ней.
Несмотря на такой здравый подход, в толковании Кавасилы все же присутствует элемент символизма. Так, объясняя, почему приношение помещается на алтарь не сразу, иными словами - зачем нужна проскомидия, он пользуется своего рода "педагогическим" символизмом: жертвоприношению всегда должно предшествовать посвящение жертвы. Посвящение имело место как в жизни Самого Христа, так и во время Тайной Вечери, когда Спаситель сначала благословил хлеб и вино, а лишь потом освятил их. Церковь, совершая проскомидию, следует приказу: "Сие творите".
Также и объяснение, почему не весь хлеб освящается, но лишь часть его, зиждится на символизме жизни Спасителя. Хлеб символизирует нас всех, но Христос, став одним из нас, принес Себя в жертву один. Церковь хочет соединиться с Ним, поэтому после причастия все частицы хлеба складываются в одну чашу.
В "Объяснении" мы также находим умеренную полемику с латинянами по поводу эпиклезы (§ 29). По-видимому, это был первый в истории случай письменной полемики на эту тему. Западное богословие оправдывало свое понимание установительных слов ("Примите, ядите..." и "Пиите от нея вси...") как самодостаточной формулы, благодаря которой совершается "пре-существление" даров. Основное возражение Кавасилы против западного понимания состояло в том, что таинства совершаются не с помощью изолированной от контекста "магической" формулы, а молитвой всей Церкви. Известно, что Бог иногда отвечает на наши молитвы, а иногда нет. Однако существуют особые молитвы, которые не могут не быть услышаны. Согласно обещанию Спасителя, такой молитвой является молитва о даровании Святого Духа. Эта молитва есть завершение молитвы всей Церкви, которая постоянно молится, жертвует и принимает жертву. Поэтому во всех восточных чинах Литургии (и в древних западных) евхаристическая молитва всегда завершается "эпикле-зой", то есть призыванием Святого Духа на дары: Святой Дух и есть Совершитель Таинства.
Замечательно, что тон полемики Кавасилы довольно мирный. Кавасила ссылается и на латинскую мессу, действительность которой он несомненно признает. Он старается сгладить разногласия между восточной и западной традициями, утверждая, что католики делают то же самое, что и мы, сами того не зная. В молитве "Supplices te rogamus" (призывание ангела, который должен понести освященные дары к престолу Божию) он усматривает тот же смысл, что и в эпиклезе: без молитвы освящение не закончено, окончательное превращение даров еще не произошло, они ждут этой последней молитвы, которая завершит их превращение в Тело и Кровь Христа.
1
     В священнодействии Святых Тайн (честные) дары прелагаются в Божественное Тело и Кровь; цель его — освящение верных, которые получают чрез (приобщение) святых даров оставление грехов, наследие Царства Небесного и тому подобное. Пособием и приготовлением как по отношению к самому делу (преложения святых даров), так и в отношении к достижению цели (священнодействия) служат молитвы, псалмопения, чтения из священных книг, одним словом, все, что священносовершается и возглашается и пред освящением, и по освящении даров. Ибо, хотя Бог подает нам всякую святыню даром, и мы ничего не можем принести Ему, и (Его дары) суть в строжайшем смысле дары, однакож Он настоятельно требует от нас, чтобы мы были способны и принять святыню, и сохранить; людям, не приготовленным к сему, Он и не подал бы освящения. Под таким условием подает Он (благодать) Крещения и Миропомазания; под этим условием допускает Он и к своей вечери и преподает страшную пищу, как это Он выразил в притче о семени, когда говорил: изыде сеятель — не обрабатывать землю, но — сеяти так, что обработка и все вообще приготовление должно уже сему предшествовать. Итак, поелику столь необходимо, чтобы мы приступали к принятию Тайн с таким добрым настроением и приготовлением, то должно было привзойти в состав священнодействия и оно (надлежащее приготовление), как и есть. Эту именно силу в отношении к нам имеют молитвы, псалмы, как и всё, что литургии священносовершается и возглашается. Ибо они освящают нас и благоустрояют то к надлежащему приятию святыни, то к сохранению и к дальнейшему соблюдение её в себе. Освящают они нас двояким способом. Первый способ тот, что мы получаем пользу от самих молитв, псалмов и чтений. Молитвы обращают нас к Богу, испрашивают нам отпущение грехов, подобно как и псалмопения умилостивляют к нам Бога и привлекают к нам помощь свыше. Ибо пожри, сказано, Богу жертву хвалы, и избавлю тя, и прославиши мя. А чтение Священного Писания возвещает благость и человеколюбие Божие, а вместе с тем правду и суд, внедряет в наши души страх Божий и воспламеняет любовь к Богу и таким образом вселяет в нас решительную готовность к исполнению Его заповедей. И все это как в священнике, так и в народе делает душу лучше, боголюбезнее, делает способным как его, так и народ к принятию и соблюдению честных даров, что составляет цель священнодействия. В частности, священника это приготовляет к тому, чтобы он достойно мог приступить к совершению жертвоприношения, что составляет, как сказано выше, предмет таинственного священнодействия. Это-то и содержится в молитвах — во многих местах; священник молится о том, чтобы не явиться ему недостойным предстоящего (священнодействия), но чтобы чистыми руками, душою и языком он мог послужить таинству, и таким образом уже и самые слова, которые читаются и поются, сами по себе помогают нам при совершении (таинства). А с другой стороны, и чрез это, а вместе и чрез все, что совершается в священнодействии, мы получаем освящение и другим способом - тем, что во всем этом мы созерцаем здесь образ Христа, Его дела в отношении к нам и Его страдания. Ибо и в псалмах, и в чтениях, и во всем том, что совершается священнослужителем во все продолжение священнодействия, изображается домостроительство Спасителя, так что то, что составляет первое в этом домостроительстве, объясняется в первых действиях этого священнослужения, второе — во вторых, следующее затем — в последних священнодействиях; так что у тех, кто смотрит на это, все те (обстоятельства) находятся как бы пред глазами. Так, например, освящение даров или самая жертва возвещает Его смерть. Воскресение и Вознесение, потому что эти честные дары претворяются в самое Тело Господне — то самое, Которое все это приняло на себя. Которое было распято, воскресло и вознеслось на небо. А что предшествует этой жертве, изображает то, что было до смерти (Спасителя), — Его пришествие, Его явление, Его окончательное вступление (в дело служения спасению рода человеческого); а что следует после жертвоприношения — обетование Отца, о котором Сам Он сказал, сошествие на апостолов Святого Духа, обращение чрез них к Богу и введение язычников в общение с Богом. Вообще всё священнодействие есть как бы один образ единого Тела Царства Спасителева — образ, представляющий все его части от начала до конца во взаимном порядке и согласии. Таким образом псалмы, которые поются в самом начале, всё что предшествует им, что совершается и говорится в предложении даров, — все это означает первоначальное время Христова домостроительства. А что следует за псалмами — чтение Священного Писания и прочее — изображает дальнейшее. Хотя выше показана другая польза от чтений и псалмопений, ибо они введены, очевидно, для того, чтобы побуждать нас к добродетели и умилостивлять Бога, однако ж ничто не мешает им иметь и такое назначение; одно и то же, конечно, может и вести верных к добродетели, и изображать домостроительство Христово. Ибо как одежда выполняет, с одной стороны, простое назначение платья — прикрывать собою тело, а, с другой стороны, смотря по тому, какая она бывает, означает собою и ремесло, и образ жизни, и достоинство того, кто ее носит, так точно и здесь. Что Священное Писание заключает в себе и богодухновенные изречения, и песни во славу Божию и побуждает к добродетели, чрез это оно освящает тех, кто читает его и поет; а что избраны именно такие чтения и расположены именно в таком порядке, поэтому оно имеет и другое значение, изображая нам довольно ясно пребывание Христово (на земле) и Его Царство. И притом такой смысл имеет не только то, что поется или читается, но и что совершается. Каждая вещь совершается здесь по настоятельной надобности: она означает или что-нибудь из дел Христовых, из Его деяний или страданий. Таков, например, вход во святилище с Евангелием или вход с честными дарами; то и другое делается по надобности: первое — для того, чтобы Евангелие потом читалось, последнее — для совершения жертвоприношения, а то и другое означают явление и открытое вступление Христа (в дело служения спасению рода человеческого); одно — явление неясное, неполное, когда Он только что начал Себя открывать, другое — явление совершеннейшее, последнее. В числе того, что здесь совершается, конечно, есть нечто и такое, что делается вовсе не для удовлетворения какой-нибудь нужды, но совершается только для выражения известной мысли, например, прободение хлеба и изображение на нем креста, или то, что нож для прободения бывает устрояем в виде копья, или, наконец, прилитие к святым дарам теплой воды. Много такого можно встретить и в других таинствах, например, в Крещении: имеющие креститься должны снять с себя обувь и одежду и, обратясь к западу, протянуть руки и дунуть; там чрез это внушается, какова должна быть в нас ненависть к злому духу и до какой степени должно простираться отвращение к нему в том, кто хочет быть истинным христианином; другое что-нибудь в этом же роде при совершении таинств имеет другое какое-нибудь значение. А что совершается при священнодействии святых даров, все имеет прямое отношение к домостроительству Спасителя, и это с той целью, чтобы созерцание этого домостроительства, находящегося как бы у нас пред глазами, освящало наши души и таким образом мы делались способными к принятию Святых Тайн. Как тогда это домостроительство воскресило вселенную, так точно и теперь, если постоянно будем созерцать его, оно делает душу созерцающего лучше и боголюбезнее. А если говорить точнее, то и тогда оно нисколько не принесло бы пользы, если бы его не созерцали, если бы в него не веровали.
     Потому-то о нем и было проповедано, и потому-то Бог и употребил бесчисленные средства для того, чтобы в него уверовали, ибо иначе оно не могло бы произвести и своего действия — спасти людей, если бы существование его было сокрыто от тех, кто имел спастись. Но тогда об этом (домостроительстве) только еще проповедовали, и оно возбуждало почитание ко Христу, веру и любовь к Нему в душах людей неведущих, — возбуждало, значит, чувства, которых не было, а теперь, когда оно с благочестивым усердием созерцается людьми, уже уверовавшими, оно не возбуждает в них этих благочестивых чувств потому, что они уже есть в них, а только сохраняет, обновляет, усиливает; оно придает им большую твердость в вере, большую горячность в благочестии и любви. Если уж оно в состоянии было дать бытие тому, чего не было, то еще легче, конечно, может это соблюсти, сохранить и обновить. Между тем благочестие, вера, любовь к Богу, полная горячности — это все такие чувства, которые непременно мы должны иметь, приступая к Святым (Тайнам), без которых даже и смотреть на них крайне нечестиво. Поэтому чин священнодействия, естественно, должен служить выражением того созерцания, которое бы могло возбудить в нас такие чувства, чтобы мы не умом только размышляли, но некоторым образом видели глубокую нищету Богатого, странническую жизнь Того, Кто объемлет всякое место, перенесение оскорблений Благословенным, страдания Бесстрастного видели, до какой степени Его ненавидели, и однако ж как Он сам любил, Кто Он был и как уничижил Себя, что претерпел, что сделал и какую после того уготовал нам трапезу, и, таким образом, пораженные удивлением при виде неожиданного спасения, изумленные множеством Его щедрот, мы почтили бы Того, Кто оказал нам такую милость, Кто даровал нам такое спасение, вверили Ему свои души, предали Ему свою жизнь и воспламенили сердце огнем любви к Нему; потом, достигнув такого состояния, безбоязненно, как свои, приступали к пламени Святых Тайн. Ибо, чтобы достигнуть нам такого состояния, для этого недостаточно того, чтобы в известное время изучить все, касающееся Христа, и знать это; нет, для этого необходимо, чтобы око нашего ума было постоянно обращено к этим предметам, чтобы мы созерцали их, употребив все усилия к тому, чтобы удалить все другие помыслы, так как мы должны при этом иметь в виду сделать свою душу, как я сказал уже. способной к освящению. Ибо, если мы будем иметь только понятие о благочестии так, что когда нас спросят о нем, мы могли бы отвечать здраво, а когда нужно приступать к таинствам, не будем созерцать всего как следует, а, напротив, внимание наше будет обращено на другие предметы, то от этого знания нам не будет никакой пользы потому, что при этом в нас не может пробудиться ни одно из тех чувств, о которых было сказано, — мы будем иметь настроение, соответственное тем мыслям, которые будут занимать нас в это время, в нас будут преобладать такие чувства, какие они в состоянии пробудить. Поэтому-то и присвоен священнодействию такой вид, при котором одно не только высказывается словами, но и представляется подробно взорам; другое выражается во всем священнодействии для того, чтобы посредством этого удобнее действовать на наши души, — чтобы в нас было возбуждено чувство, а не простое только созерцание, так как воображение при содействии глаз гораздо яснее представляет нам образы предметов; посредством другого не дать места забвению, не допустить мысли обращаться на другие предметы, пока дело не дойдет до самой трапезы, чтобы таким образом, будучи исполнены таких мыслей и имея сознание в полной силе, мы приобщились Святых Тайн, присовокупив к освящению освящение, к освящению в созерцании — освящение самым делом и преобразуясь от славы в славу, от меньшей в такую, которая больше всех. Вот смысл всего священнодействия, говоря вообще. Далее надобно будет, по возможности, рассмотреть его с самого начала по частям: сначала предварительные молитвы, священные слова, священные песни и чтения; потом — самое священнодействие, самую жертву; потом — освящение, которым при помощи этой жертвы освящаются души христиан, как живых, так и умерших; потом — следующие за тем песни и молитвы (возносимые от лица) народа и священника к Богу, что здесь будет иметь нужду в рассмотрении и объяснении; главнейшим же образом и постоянно (мы должны будем иметь в виду) домостроительство нашего Спасителя, изображаемое во всем священнодействии, (объясняя), такие предметы, относящиеся к этому домостроительству, означаются теми или другими действиями в священнослужении.
 
2. Почему честные дары не с самого начала полагаются на престоле
     Прежде всего рассмотрим то, что совершается и говорится в предложении (святых даров), и самое принесение и предложение даров. Зачем не вдруг они приносятся для священной жертвы на престол, но сперва предлагаются Богу как дары? Это потому, что древние приносили Богу жертвы, состоявшие в закалании животных, — жертвы кровавые, но приносили также и дары, как, например, золотые или серебряные вещи. А Тело Христово представляет собою и то, и другое: оно .было и жертвою — это под конец, когда предано было на заклание ради славы Отца; но сначала оно было предложено Богу, служило честным даром Ему и как бы было принято (Им), с одной стороны — как начаток нашего рода, с другой же — по закону: потому что Он был первородный. По этой-то причине и то, что приносится ныне и чем знаменуется это тело, не сейчас же возлагается как священная жертва на престол, — это бывает уже под конец, а сначала оно предлагается, оно служит и называется честными дарами Богу. Так поступил и Христос, когда, взяв хлеб и вино в руки, показал Богу и Отцу, принося их Ему как дары, когда предложил, представил (их Ему). Откуда это видно? Из того, что так поступает Церковь и называет это дарами. Ибо она не делала бы этого, если бы не знала, что так поступил и Христос; она слышала Его повеление; сие творите, и если бы в этом (действии) не было сходства (с тем, как поступил Христос), тогда здесь не было бы с ее стороны подражания Ему.
 
3. О том, что дары предлагаются Богу как начатки человеческой жизни
     Какой же вид даров? Древние приносили начатки от плодов, от стад, от скота или от других тварей. А мы, как начатки нашей жизни, посвящаем Богу эти дары, служащие человеку пищей, посредством которой поддерживается телесная жизнь; мало того, жизнь не только поддерживается пищей, — пища служит признаком жизни. Мы ели и пили вместе с Ним по Воскресении, говорили о Христе апостолы, желая показать, что они видели Его живым. И Господь, когда воскресил одного мертвого, велел дать ему есть, чтобы посредством пищи удостоверить всех в его жизни. Кто начинает употреблять пищу, о том без малейшей несообразности можно заключать, что он начинает жить. Но, может быть, кто-нибудь скажет, что почти всё, что приносили Богу и древние, также может служить пищей человеку? Это были плоды, над которыми трудятся земледельцы, и животные из числа употребляемых в пищу. Так что же? Все это служило начатками человеческой жизни? Нет. В числе этих предметов нет ни одного, который бы составлял пищу собственно человеческую: они служат пищей и для других животных: одни — для птиц и травоядных, другие — для плотоядных. Человеческой пищей мы называем то, что служит отличительной принадлежностью одного человека, а между тем потребность в приготовлении хлеба для пищи, в выделывании вина для питания свойственна только человеку. Под этим самым видом и приносятся святые дары.
 
4. Почему нужно было, чтобы дары служили начатками человеческой жизни
     Какая же причина, какое основание тому, что мы должны приносить эти дары Богу как начатки жизни? Это потому, что Бог за эти дары дает нам жизнь. А справедливость требует, чтобы дар не совершенно разнился от воздаяния, но чтобы имел с ним какое-нибудь сходство, и если последнее есть жизнь, то первый также должен быть жизнью, в каком бы то ни было смысле, особенно потому, что установитель дара и податель воздаяния есть один и тот же праведный Судия, всему полагающий вес и меру. Он заповедал приносить хлеб и вино; Он же и воздаст за это хлебом животным и чашею жизни вечной. Как апостолам за ловитву Он воздал ловитвою же: за ловитву рыб ловитвою людей, и богатому человеку, который предложил Ему вопрос о царстве, вместо земного богатства обещал богатство небесное, так точно и здесь, только наоборот: посредством чего Он имел дать нам жизнь вечную (я говорю о Животворящем Его Теле и Крови), то самое заповедал нам приносить под видом того, чем поддерживается временная жизнь, чтобы жизнь мы получали за жизнь, вечную жизнь — за временную, чтобы благодать имела вид воздаяния, чтобы безмерная милость заключала в себе и свою меру правды, — чтобы исполнилось изречение: Я положу Свое милосердие на весы. И так бывает не только в этом таинстве, но и в таинстве крещения: мы получаем жизнь в обмен на жизнь, одну отдаем, другую вместо неё принимаем. Но отдание жизни представляет, изображает собою смерть, а возвращение к жизни есть в собственном смысле жизнь. Так как Спаситель, вкусив смерть и воскреснув, благоволил и нас сделать причастниками новой Своей жизни, то Он повелел нам, чтобы и мы приносили Ему что-нибудь из этого великого дара. Что же именно? Подражание Его смерти. Каким образом? Сокрывая свое тело в воде, как бы в гробе, и сделав это три раза. После этого Он принимает нас уже как участников в Его смерти и погребении и удостаивает нас Своей новой жизни. И здесь точно так же.

 
5. Почему полагается не весь хлеб, но вырезается особая часть
     Надобно сделать несколько замечаний и касательно того, почему священник делает даром, предлагает Богу и, возложив на престол, освящает не просто те самые хлебы, какие будут принесены, а тот хлеб, который он сам от них изъемлет. Это также особенность, принадлежащая приношению Христову. Другие дары их владельцы отделяли от однородных с ними предметов, приносили в храм и отдавали в руки священников, а священники принимали и предлагали их, или приносили в жертву, или поступали так, как следовало с той или другой из принесенных вещей. Но Тело Христово отделено от предметов одного с ним рода, принесено, принято, предложено Богу и, наконец, принесено в жертву самим же священником: потому что Сын Божий Сам избрал его для Себя, отделив его от нашего состава, Сам принес его в дар Богу, положив его в лоне Отца, так как Сам Он никогда не отлучался от сего лона, а пребывал там даже и после того, как создал это тело и облекся в него, так что оно уже было посвящено Богу с того самого времени, как только лишь получило образование, а, наконец, также Сам Он вознес его и на крест и принес в жертву. Потому-то и хлеб, который имеет быть преложен в Тело (Христово), сам священник отделяет от однородных с ним Хлебов, сам предлагает Богу, положив его на священное блюдо, а потом, перенеся его на престол, приносит в жертву.
 
6. Почему над хлебом священник изображает страдания Христовы
     Вырезанный хлеб, пока он лежит на жертвеннике, есть простой хлеб. Он только лишь предложен Богу и соделался даром. Этим означается тот период времени, когда и Христос был даром; а Он был им, как сказано выше, с самого рождения, так как Он был даром и по самому рождению Своему, по закону, потому что Он был первородный. Но так как то, что совершилось над этим Телом в последующее время, — страдания ради нашего спасения, крест и смерть, — было прообразовано гораздо прежде, еще древними, по этой причине и здесь священник, прежде перенесения хлеба на престол и принесения его в жертву, предварительно старается представить на нем эти образы. Каким же образом? Когда, отделив его от цельного хлеба, делает из него дар, изображает на нем, как на доске, страдания и смерть Господню и, что ни делает, делает или по необходимости, или с намерением, соединяя (с своими действиями) именно это самое значение: эти действия составляют повествования самим делом о страданиях Христовых и о Его смерти. И это древний обычай: было время, когда и повествовали, и убеждали, и пророчествовали действиями. Например, пророк, желая показать пленение евреев, наложил на себя узы; наконец, и Агав поступил точно таким же образом, означая через это узы Павла; рассказывают также, что один из богоносных отцов, когда его спросили, что такое монах, не отвечал ни слова, а снял одежду, которая на нем была, и начал ее попирать ногами. И самую смерть Господню, и всё Его домостроительство древние и сами выражали, и от Бога узнавали не посредством только слов одних, но и при помощи действий; таково, например, было море, рассекаемое жезлом, купина, горящая в огне, Исаак, ведомый отцом на заклание, и другие (действия), посредством которых с самого начала знаменуема была тайна (искупления). И священник представляет собою лицо, которое действует точно таким же образом: что знает он об этой жертве, то он излагает и словами, то же показывает и посредством действий, насколько это возможно показать над таким веществом. Он как бы так говорит: вот как Господь шел на страдание, вот как Он умер, вот как у Него было прободено ребро, вот как из прободенного ребра излилась тогда эта кровь и вода, — и так поступает, во-первых, для того, чтобы, как я уже сказал, показать, что этой истине, этой действительности сначала предшествовали образы и известные писания, служа для людей предзнаменованиями, подобно тому, как и сам он прежде перенесения хлеба на престол и принесения его в жертву изображает на нем обстоятельства жертвы (Христовой). А потом он еще выражает чрез это и ту мысль, что этот хлеб скоро имеет быть пресуществлен в тот истинный Хлеб, Который был распят, принесен в жертву. А сверх всего этого еще, так как нужно провозвещать смерть Господню, то, чтобы не оставить без внимания ни одного из способов провозвещать и повествовать — для чего нам нужно было бы иметь тысячу уст, — он повествует и словесно, и посредством действий.
 
7. В чем состоит воспоминание Господа
     Сперва, взяв просфору, из которой должно изъять священный хлеб, говорит: в воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, по Его заповеди, ибо, сие творите, говорит Он, в Мое воспоминание. И это говорит иерей не об этом только хлебе, но о всей службе, как бы начиная священнодействие с заключения, так как Господь уже по совершении всего таинства присовокупил эти слова: сие творите в Мое воспоминание. Но в чем же состоит это воспоминание? Каким образом мы воспоминаем при священнослужении Господа? Какие Его действия и какое состояние? Я хочу сказать: о чем размышляем, о чем повествуем мы при этом воспоминании? Может быть, о том, что Он воскрешал мертвых, возвращал зрение слепым, останавливал Своим словом ветры, напитал досыта немногими хлебами тысячи, — что показывало в нем Бога и Всемогущего? Нет. Напротив, воспоминаем то, что, по-видимому, служит признаком немощи, — крест, страдания, смерть, — вот на чем Он повелел нам останавливаться при воспоминании о Нем. Откуда же это видно? Так думал Павел, который знал это хорошо. Когда он пишет к Коринфянам о таинстве (Причащения), то, предав им, что сказал Господь: сие творите в Мое воспоминание, присовокупил: елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Его возвещаете. И Сам Господь выражал эту же самую мысль, когда преподавал таинство, ибо сказал: сие есть Тело Мое, сия есть Кровь Моя; не чудеса приложил к ним, сказав: они воскрешали мертвых, очищали прокаженных. А что? Одно страдание и смерть: еже за вы ломимое, яже за вы изливаемая. Какое же основание тому, что Он напоминает не о чудесах, а о страданиях? То, что последние необходимее первых, судя по тому, что одни составляют причину нашего спасения и без них невозможно было бы для человека и воскресение, — я разумею страдания, — а те служат только доказательством, ибо чудеса совершались для того, чтобы все веровали в Господа, что Он воистину Спаситель.
 
8. О том, что совершается над хлебом
     Поелику таким-то образом должно быть совершаемо воспоминание Господа, то для этого священник, говоря: в воспоминание Господа... присовокупляет то, чем выражается мысль о Кресте и смерти. Ибо, изъемля хлеб, он приводит древнее пророчество о спасительной страсти: яко овча на заколение ведеся (и далее), повествуя о сем сколько возможно и словом, и делом. Совершая раздробление хлеба, с одной стороны, по необходимости — чтобы изъять дары, он делает это также и для изображения того, о чем сказано выше, означая этим отшествие Господа из мира и возвращение Его ко Отцу путем смерти, как Сам Он сказал: оставляю мир и иду ко Отцу; поэтому священник многократно вонзает копье, потом разрезает хлеб и на столько же частей разделяет и пророческое слово, приспособляя каждую часть слова к той или другой части (хлеба), чтобы показать, что дело здесь служит выражением слова, что, как этот хлеб, чтобы быть предложенным Богу и освященным, отделен от однородного с ним вещества, так и Господь исшел из среды людей, с которыми по человеколюбию имел одну и ту же природу, и яко овча на заколение ведеся, и таким образом взятся от земли живот Его. Потом, присовокупив, что следует в пророчестве далее, и положив хлеб на священном (блюде), он делает и говорит то, чем изображается самое жертвоприношение, — смерть Господа. Жрется, говорит он, агнец Божий, вземляй грех мира, — этими словами и действиями он выражает самый вид смерти, так как на хлебе он изображает крест и этим самым высказывает, каким образом совершено жертвоприношение, — что именно посредством креста. После того он прободает хлеб, и притом с той стороны, которая представляется правою, выражая прободением хлеба прободение ребра; по этой же причине и орудие для прободения называется копием и бывает устроено в виде копья для того, чтобы оно напоминало собой то копье. Изображая таким образом это действиями, он в то же время передает самое событие и словами: и един от воин, говорит он, копием ребра Ему прободе. Подобным образом и то, что оттуда излилась кровь и вода, он повествует и словами и изображает действиями, вливая в священную чашу вино и воду (и это воспоминание Господа!) и присовокупляя слова: и абие изыде кровь и вода.
 
9. Для чего Господь повелел творить это в Его воспоминание
     Но зачем Он дал нам такое повеление? Что имел Он в виду, когда потребовал от нас такого воспоминания? То, чтобы мы не оставались неблагодарными. Известно, что для благодетелей служит в некотором роде наградой со стороны облагодетельствованных ими и то, когда последние помнят их: помнят те дела, которым оказано им благодеяние. Для этого воспоминания люди придумали разные средства: памятники, статуи, столбы, празднества, торжества, состязания. Цель всего этого одна: чтобы благодеяния людей не предавались забвению. Эта же цель и у Спасителя; но только другие, как бы так говорит Он, изыскивают другие пособия против забвения для того, чтобы помнить тех, кто оказал им благодеяние, а вы в Мое воспоминание сие творите. И как на столбах (воздвигнутых в память) доблестных мужей города изображают те победы, посредством которых они были спасены, приведены в лучшее положение, так точно и мы на этих дарах изображаем смерть Господа, посредством которой .была одержана полная победа над лукавым. Только города при помощи изображений имеют у себя один лишь телесный образ от своих благодетелей, а мы при посредстве этого приношения имеем у себя не телесный образ, а Самого Подвигоположника —собственное Его Тело. И еще в Ветхом Завете заповедано было совершать в образах то самое, что теперь Он повелел нам совершать в действительности, самим делом: это самое и значила Пасха — заклание агнца и воспоминание об этом заклании и о крови, которою в Египте были спасены первенцы еврейские. Такой-то смысл имеет это воспоминание!
 
10. О том, что говорится при приношении даров после воспоминания (Господа); также о том, что это приношение есть вместе и благодарственное, и просительное
     Между тем священник все еще совершает приношение: отделяя часть от каждого принесенного хлеба, он обращает ее в священный дар, но говорит и делает уже не то, что сначала, чем знаменовалась смерть Господня; то хотя бывает сказано и однажды, но относится ко всему священнодействию, ибо всё вообще приношение даров совершается в воспоминание Господа и в нем постоянно возвещается смерть Господня. Так что же говорится далее? Во славу Пресвятыя Божия Матери, в честь того или другого святого, в оставление грехов душ живых или умерших. Что же это значит? То, что побуждением, по которому приносятся дары, служит благодарность Богу и прошение. Ибо таков уже порядок вещей, что никакой дар не дается без цели: идет ли речь о том, чтобы благоугодить (дарами) Богу или чтобы почтить дарами кого-нибудь из людей, но всегда ради какого-нибудь блага или полученного, или еще ожидаемого. Мы приносим дары или в благодарность благодетелю за то, что получили, или ищем через них милости у того, кто может для нас что-нибудь сделать, чтобы получить то, чего еще не было. А эти дары представляются дарами, приносимыми по той и другой причине: и за то, что мы получили, и для того, чтобы получить; мы благодарим Бога и просим Его: благодарим за то, что для нас сделано, просим, чтобы получить блага, так что одни и те же дары суть и благодарственные, и умилостивительные. Что же это за блага, которые нам уже даны и каких еще мы ищем? Те и другие совершенно одно и то же: оставление грехов и наследие Царствия. Вот чего мы должны прежде всего просить себе и по Его заповеди, что уже и получила Церковь, о чем она и просит. Как же теперь нужно понимать то, что Церковь получила эти блага, и как понимать то, что она их еще не получила и чтобы получить, молит об этом Бога? Получила она их, во-первых, в том смысле, что ей дано право на эти блага, ибо она прияла ту область, чтобы нам чадам Божиим быти, и это общий для всех христиан дар, преподанный нам чрез смерть Спасителя: в этом-то и заключается сила божественного Крещения, равно как и прочих таинств, посредством которых мы становимся присными Богу и делаемся наследниками Царства Небесного; но затем еще она наследовала и самое это Царство и наследовала самим делом — в лице бесчисленных своих членов, которых она предпослала на небо, как на новое место жительства, которых блаженный Павел называет Церковию первородных, на небесех написанных. В этом смысле Церковь получила уже великие блага. Но она еще не получила этого Царства в лице тех своих чад, которые еще только текут на позорище, или, говоря проще, которые находятся еще в этой жизни и конец которых неизвестен, а также тех, которые отошли (от этой жизни) не с совершенно отрадными и несомненными надеждами. По этой причине она воспоминает смерть Господню вспоминает и святых, отшедших (от этой жизни); но воспоминает также и еще не достигших совершенства: за тех она благодарит, а за этих ходатайствует. Таким образом, первая часть приношения, равно как и вторая, есть благодарственная, а следующая за тем — просительная: воспоминание Господа, во славу блаженныя Его Матери, в честь святых; благодарим Тебя, говорит священник, что смертию Своею Ты отверз нам врата жизни, что избрал Себе из среды нас Матерь, что человек получил такую славу, что мы имеем ходатаев за себя одной с нами природы, что единородным с нами Ты даровал такое дерзновение. Ибо слова: во славу, в честь значат: ради славы и чести, точно так же, как и слова: во оставление грехов суть то же, что и слова: ради оставления и имеют двоякое значение: т. е. ради оставления грехов, уже полученного или еще ожидаемого. Между тем, кто не знает, что слава Блаженной Девы, предстательство и дерзновение святых принадлежат к числу благ, уже полученных? А приносить дары за блага полученные, очевидно, есть не что иное, как благодарность. После того, что сказано, ясны стали и эти слова: в воспоминание Господа — это значит как бы в воздаяние Ему за Его смерть, в благодарность Ему; эти слова при принесении даров и произносятся прежде всего потому, что смерть Господа была для нас виною всех благ. Наконец, после всего иерей совершает моление, испрашивая оставления грехов, упокоения душ и тому подобное. И это правило благоразумия, чтобы мы, обращаясь к Богу, не сейчас же высказывали Ему свои нужды и требовали того, в чем терпим недостаток, а лучше сначала приводили бы себе на память то, что уже получили и имеем, и возносили Богу за то благодарение и славословие, поставляя таким образом славу Божию выше, чем свои нужды.
 
11. Для чего дары покрываются и что при этом говорится
     Но так как то, что было сказано и совершено над хлебом и чем знаменовалась смерть Господня, служило лишь изображением и подобием, а хлеб остается все еще хлебом, сделался только даром Богу и потому изображает собою Тело Господне в первое время Его жизни, потому что оно тоже сначала было даром, как сказано выше, по этой причине священник прилагает к хлебу и представляет на нем те чудеса, которые совершались над тем (Телом Господа) в то время, когда Он был новорожденным и еще лежал в яслях. Поставив над ним так называемую звездицу, он говорит: и пришедши звезда ста верху, идеже бе Отроча; повторяет также слова, задолго до того времени изреченные о Нем пророками и приличные одному Богу, для того, чтобы люди из-за Его плоти и из-за внешности не составили о Нем понятий унизительных, не достойных Его Божества: словом Господним небеса утвердишася; Господь воцарися, в лепоту облечеся; покрыла есть небеса добродетель Его и разума Его исполнь земля. Говоря это. Он покрывает дары, т. е. хлеб и чашу, честными покровами и кадит со всех сторон, ибо и сила воплощенного Бога в течении известного времени, до времени чудес и свидетельства с неба, была прикровенна; но кто был так мудр, что мог говорить о Нем: Господь воцарися, в лепоту облечеся, и прилагать к Нему и все прочие изречения, приличные Богу, те узнавали Его, чтили как Бога, и различали тот покров, который на Нем был. Это-то самое и изображая, иерей говорит при покровении даров: покрый нас кровом крилу Твоею, и кадит повсюду. После этих слов и действий священник молит Бога, чтобы в этом священнодействии все достигло Его по назначению; потом идет к престолу и, став пред священною трапезою, начинает самое священнодействие.
 
12. О начальном славословии
     Первое место в ряду священных слов занимает начальное славословие: Благословенно Царство Отца, и Сына и Святаго Духа. Молитва к Богу обыкновенно состоит в благодарении в славословии, в исповедании, в прошении. Но первое место между ними принадлежит славословию, в особенности потому, что таково правило людей благоразумных, приступающих к Господу, — прежде всего выставлять на вид не то, что касается их самих, а то, что как будто бы только и относится к Господу. А таково именно и есть славословие, ибо кто просит, тот водится желанием поправить свои обстоятельства; кто приносит исповедание, стараясь освободиться от зла, тот также выставляет себя на вид; и кто благодарит, очевидно, действует под влиянием удовольствия при виде своих благ; а кто приносит славословие, тот оставляет в стороне и себя, и все свое, и славословит Господа ради Самого Господа, ради Его силы и славы. Затем и самый порядок вещей, самая сообразность с существом дела требуют, чтобы на первом месте здесь было славословие. Как только мы приступаем к Богу, мы прежде всего познаем Его неприступную славу, силу и величие; следствием этого бывает удивление, изумление и тому подобное, — а это уже и есть славословие; если мы пойдем далее, узнаем Его благость и человеколюбие, — следствием того бывает благодарение; после того мы начинаем созерцать все величие благости Его, все богатство Его человеколюбия; первым и вполне достаточным доказательством этого величия, этого богатства для нас служит то, что мы сами так худы и что, несмотря на то Он не перестает нам благодетельствовать; это доказательство убеждает нас, как человеколюбив Бог, и убеждает лучше других, потому что оно ближе к нам, оно — в нас, оно у нас перед глазами; между тем, если мы будем припоминать свои дурные поступки пред Богом, это и будет то, что называется исповеданием. Прошение же занимает четвертое место; после таких размышлений, посредством которых мы познаем благость и человеколюбие Божие в отношении к нам, само собою следует, что мы должны смело быть уверены в том, в чем мы нуждаемся, то непременно получим, если будем просить. Если уже Он был так благ к людям худым, то каков будет для тех, кто переменяется (к лучшему), кто уже оправдан за то, что исповедал свои грехи, по слову пророка: глаголи ты прежде беззакония твоя, да оправдишися? Таким образом, славословие занимает первое место в ряду молитвы; по этой причине прежде всякой молитвы, прежде всех священных слов священник славословит Бога. Но зачем он провозглашает троичность в Боге, а не единство Божие? Не говорит: благословен Бог или благословено Царство (Божие), но различает Лица: благословено Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа? Потому, что чрез вочеловечение Господа люди в первый раз узнали, что в Боге три Лица; а между тем, что совершается здесь, то служит таинственным изображением этого самого вочеловечения Господня; поэтому и нужно, чтобы в самом начале этого священнодействия просияла, была провозглашена Троица. После славословия он предлагает прошение, говоря: миром (в мире) Господу помолимся. Ибо мы, о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы; чтобы поэтому мы не пустословили, он дает нам касательно молитвы необходимые наставления и прежде всего научает, как нужно молиться, — что нужно молиться миром. Но почему он после славословия непосредственно велит воссылать прошение, между тем как еще не было ни исповедания, ни благодарения Богу? Потому, что в этом слове мир заключается уже мысль о тех (видах молитвы), если только кто захочет настоящим образом об этом поразмыслить, ибо кто недоволен встречающимися с ним в жизни обстоятельствами, тот не может иметь и мира в самом себе; его имеет только человек благоразумный, который за все благодарит, по правилу блаженного Павла; не может иметь и тот, у кого нечиста совесть, а чистая совесть без исповеди — дело невозможное. Таким образом, кто молится с миром, у того в душе уже было и благодарение, и исповедание. А притом и прошение, которое они приносят Богу, представляет их и благодарящими, и исповедающимися. О чем они просят? О помиловании. А это просьба осужденных: когда у этих последних нет более никаких средств к защите, когда им нечего уже бывает говорить в свое оправдание, они обращаются к судье с этим последним словом в надежде получить просимое если уже не по праву, то по его человеколюбию. А кто поступает так, тот этим самым свидетельствует, с одной стороны, об особенном добродушии Судии, с другой — о своих дурных качествах: здесь одно есть свойство исповеди, а другое — свойство благодарения. К молитве же побуждает народ священник как лицо на то поставленное. Для этого-то, собственно, он и поставлен во главе народа как ходатай за него и посредник, чтобы его молитва была действительна и имела больше силы, как сказал и апостол Иаков: много бо может молитва праведного, когда и все те, за кого воссылается молитва, прилагают к тому все, что только нужно с их стороны: благие нравы, молитву, покорность и другие добрые качества, о которых знают, что они приятны Богу. Какое же первое, непосредственно следующее за тем прошение? О свышнем мире и спасении душ наших. Дав наставление сначала о том, какое расположение духа надобно иметь во время молитвы, теперь он научает и тому, чего прежде всего надобно просить, а именно: сперва Царствия Божия и правды его, так как спасение душ означает Царствие, а свышний мир — правду Божию. Об этом мире сказал апостол Павел: мир Божий превосходяй всяк ум. Его оставил Господь апостолам, отходя ко Отцу, когда сказал: мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам. Как там слово правда означает не одно только раздаяние всего поровну, а выражает собой добродетель в каком бы то ни было роде, так и здесь слово мир означает нечто общее, потому что Он есть плод всех добрых качеств в совокупности, плод всякого вообще любомудрия, ибо невозможно стяжать совершенный мир тому, у кого недостает хотя одной какой-нибудь добродетели; напротив, необходимо пройти по всем степеням добродетели тому, кто хочет наслаждаться миром. Таким образом, нужно сначала приучать себя к тому, чтобы иметь мир с людьми, какой только возможен для нас, а потом просить у Бога Его мира. Такой порядок существует и в отношении ко всякой добродетели: есть целомудрие, которое достигается посредством подвига, и есть целомудрие, которое дается душе от Бога; и любовь, и молитва, и мудрость, точно так и в отношении ко всему прочему. Потому и священник сначала говорит нам о том мире, который в нашей власти, который достигается нами самими, и с таким миром повелевает нам возносить свои прошения к Богу; а затем — о том мире, который дается от Бога, и о нем он заставляет нас молить Бога, когда говорит: о свышнем мире помолимся. Он говорит здесь не о мире только в отношении друг к другу, когда мы бываем не злопамятны друг к другу, но и о мире с самими собою, когда сердце наше не зазрит нам. А от такого мира великая польза; можно сказать даже — он необходим нам на каждом шагу и потому, что для души, волнуемой смятением, совершенно невозможно достигнуть единения с Богом по самому свойству смятения: как мир производит то, что многие представляют собой одно лицо, так смятение одно лицо разделяет на многих. Каким же образом такое лицо может быть в согласии с Богом, Существом единым и простым? Да и потому еще, что, кто молится без мира, тот не может ни хорошо помолиться, ни получить что-нибудь хорошее от своей молитвы. Волнует ли человека гнев, и злопамятство изгнало мир из его души, он не обретет чрез свою молитву и прощения грехов, а тем больше не получит какой-нибудь другой милости; или вследствие каких-нибудь других грехов человек мучится совестию и в сердце своем носит упреки и его волнует такое смущение, и в таком случае он потерял всякое дерзновение пред Богом, по известному изречению; и, когда молится, молится без дерзновения, т. е. без веры; а кто молится без веры, тот молится напрасно, без всякой пользы. Поэтому-то нам и повелевается, чтобы мы и молились Богу с миром, и прежде всего просили себе мира свыше, а после этого воссылали бы с добрым намерением прошения к Богу и о других предметах: не только о Церкви и государстве, о начальствующих в той и другом, о тех, кто находится в опасностях, в напастях и в несчастиях, но, одним словом, обо всех людях, о целой вселенной, ибо о мире, — говорит далее, — всего мира. И это в особенности потому, что своего Господа мы почитаем общим Господом всех их и верим, что Он обо всех их заботится, как Творец о Своих творениях, что, кто печется о них, тот угождает Ему даже лучше того, кто приносит Ему жертву; а, с другой стороны, по словам блаженного Павла, да и мы в мире их тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте; и молимся мы не об одних только благах, относящихся к душе, но и о благах телесных, для нас необходимых, — о благорастворении воздухов и изобилии плодов земных, чтобы виновником и подателем всех этих благ мы почитали Бога и к Нему одному обращали свои взоры, ибо Сам Христос повелел нам просить у Него, между прочим, и насущного хлеба.
 
13. Что значит постоянное моление о милости
     Исследуем и то, почему в то время как иерей призывает к молитве о многих и разнообразных (вещах), предстоящие верные молят об одном только помиловании и при каждом случае обращаются к Богу с этим одним и единственным прошением. Во-первых, это потому, что, как сказано выше, эта молитва прошения заключает в себе и благодарение, и исповедание. Притом просить у Бога милости — значит искать Его Царствия, которое Христос обетовал даровать ищущим, и не только его, но и при нем все прочее, в чем мы имеем нужду; поэтому-то и достаточно одной этой мольбы, как имеющей силу (исходатайствовать) все вместе. Откуда же, спросят, видно, что милость Божия означает Его Царство? Из того, что Христос, говоря о награде, уготованной милостивым, о том воздаянии, какое они получат от Его благости, в одном месте говорит, что они помилованы будут, а в другом — что получат Царствие, так что выходит одно и то же, что получить от Него милость, что приять наследие Царствия. Блажени, говорит Он, милостивыи, яко тии помиловани будут; а в другом месте. как бы изъясняя Сам Себя и показывая, что значит быть помилованным. говорит: речет Царь сущим одесную Его, — разумеются милостивые: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира. С другой стороны, если кто по действиям, совершаемым людьми милостивыми, захочет заключать и о делах милосердия Божия, тот найдет, что оно состоит не в ином чем, как в даровании Царствия. Что же такое делают милостивые? Взалкахся, говорит Он, и дасте ми ясти, возжад`ахся, и напоисте мя. Так значит и Христос, кого помилует, тому предложит Свою трапезу. Что же это за трапеза? Да ясте, говорит Он, и пиете на трапезе Моей во Царствии Моем. И дабы знал ты, как светоноcна будет — эта трапеза, что это не трапеза рабов, а трапеза царей, обрати внимание на то, кто будет тут служить: Сам Он, Владыка всех. Он препояшется, говорит Писание, и посадит их, и, пришед, послужит им. Но Он еще и оденет человека помилованного, если он наг. То есть даст ему царскую одежду? Да; оденет его Своим собственным одеянием; а у Него, истинного Царя, нет ничего рабского, точно так, как у нас, рабов Его, нет ничего царственного своего. Это-то и есть брачное одеяние, облеченные которым непременно должны быть в Царствии, потому что Царю не за что будет с укоризною изгнать их из чертога. Еще что? Он откроет для них Свое жилище, введет туда и упокоит их, ибо странен бых, говорит Он, и введосте мя. Но кто удостоится такой милости, тот уже не раб, а сын, ибо раб, говорит Писание, не пребывает в дому во век; сыны же суть наследники не только Царствия, но и Самого обладающего Царствием, ибо наследники, говорит Писание, Богу — сонаследники же Христу. Таким образом, просить у Христа милости — значит просить у Него улучить Царствие.
 
14. О предании (себя Богу)
     После молитв обо всем (священник) воззывает нас предать самих себя Богу следующими словами: Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную. Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянувше, сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим. Не у всех преданность Богу составляет истинную добродетель: для этого недостаточно только сказать (что предаешь себя всего), а нужно еще иметь и Божие соизволение; для этого непременно требуется дерзновение, а дерзновение происходит от чистой совести, когда сердце наше не зазрит нам, когда мы печемся о том, что к Нему относится, и при этом попечении презираем то, что собственно нас касается. Тогда-то мы и освобождаемся истинно от заботы о себе самих и вполне возлагаем промышление о нас на Бога с твердой уверенностью, что Он примет вверенное Ему нами и сохранит. Поелику для этого требуется столько любомудрия и усилий, то мы или призываем сначала на помощь Всесвятую Матерь Божию и весь сонм святых, а потом уже и предаем себя Богу, так как слово помянувше значит: призвавши, или сперва испрашиваем себе соединения веры и причастия Святаго Духа, а потом сами себя и друг друга и весь живот наш предаем Богу. Что же это такое единение веры? Муж двоедушен, не устроен во всех путех своих, говорит Писание, называя двоедушным человека нерешительного, который ни на чем твердо не останавливается, кто склоняется на обе стороны и ни в ту, ни в другую не направляется с решимостью.
     Единением же веры означается противоположное тому — твердость, решительность, постоянство, потому что, кто твердо верит, тот знает о предмете что-нибудь одно: или — что он есть, или что его нет; между тем как переменчивый склоняется то на то, то на другое, как показывает и самое название. Так вот что значит единение веры: это непоколебимость, чуждая всякого двоедушия. А причастие Святаго Духа означает благодать Его; она называется причастием потому, что после того, как Христос разрушил Крестом Своим средостение ограды между Богом и нами, подобало еще соединить и привести в общение тех, которые были удалены друг от друга, и не имели ничего общего между собою, сблизиться и иметь общение; а это-то и совершено сошествием Святаго Духа на апостолов. Отсюда и святое Крещение, и открылся обильный источник всех даров Божественной благодати, и соделались мы, по слову блаженного Петра, причастниками Божественного естества. Итак, тому, кто хочет предать себя Богу как должно, нужна твердая вера и помощь от Святаго Духа. И мы предаем Богу не каждый только себя самого, но и друг друга, так как, по закону любви, должно искать не своих си только, но и того, что нужно для других.
 
15. Об антифонах и произносимых в продолжение их молитвах
     В то время, когда диакон возглашает прошения и благочестивый народ молится, священник внутри алтаря совершает молитву тихо, про себя, о предстоящих и о святом доме, чтобы излились на них от Бога богатая милость и благодать, и присоединяет причину, по которой и сам просит об этом, и Бог может подать сие по правде своей — не потому, то есть, что молящиеся достойны того и что мы в праве принять это, а потому, что Ему подобает всякая слава, честь и поклонение. Ради Твоей славы, говорит, молю Тебя о сем, ибо являть такое человеколюбие к нам, недостойным, — Твоя слава. Сия слава подобает Тебе по оному слову, блаженного Давида: не нам. Господи, не нам, но имени Твоему дождь славу. Посему, совершив молитву, он причину сию, как заключение славословия, произносит вслух всех, чтобы славословие сие достигло каждого из участвующих в хвалебном пении и чтобы вся Церковь восхваляла Бога. И на самом деле слушающие становятся общниками его в хвалении, ибо, когда священник произносит славословие, все верные приговаривают: аминь, и, провозглашая это слово, усвояют себе все слова иерея. Потом священник начинает священное псалмопение, а предстоящие выполняют его до конца, воспевая богодухновенные изречения святых пророков. Благо есть исповедатися Господеви и пети имени твоему, Вышний. Вот именно слово, приличествующее началу, так как говорит о самом пении, что оно благо, а это, конечно, надобно знать прежде всякого пения; благо, говорит, исповедатися, то есть, благодарить, восхвалять. Когда это и все стихи по порядку будут пропеты, диакон воззывает верных к молитве, повелевая им, как и прежде, воссылать прошения. А между тем, как верные по окончании псалмопения молятся, священник произносит про себя молитву к Богу и вообще о целой Церкви, и в частности об украшающих святой дом Божий и старающихся явить его во всех отношениях светолепным, да и сами ради его прославлены будут, и при этом указывает благоприличнейшую причину: яко Твоя держава и Твое есть Царство. Слава, говорит, есть и у царей, которые, когда захотят, могут окружить себя блеском; но Ты — Царь вечный, Твоя (есть) Держава и Твое есть Царство. Провозгласив эту причину, как славословие, во услышание всех верных и приняв от них (в ответном аминь) участие в хвалении Богу, как и прежде, он опять начинает псалмопение, а верные опять довершают его и потом, как и прежде было сказано, по гласу диакона возносят Богу прошения. Священник же, снова совершая молитву о молящихся с ним верных, чтобы каждый из них получил на пользу себе от Бога то, чего просит собственно для себя, и, сверх сего, вечную жизнь за гробом. присоединяет в качестве причины благодать Его и человеколюбие и, это заключение произнеся вслух всех, начинает третье псалмопение, во время которого износится Евангелие в предшествии служебных чинов, светильников и фимиама и в сопровождении всех, предстоящих престолу. Оно бывает износимо диаконом, если же диакона нет — священником. Священник при входе в алтарь останавливается неподалеку от врат и, пока совершается псалмопение, молит Бога, чтобы вместе с его вхождением в алтарь вошли святые ангелы и, присоединившись к священнодействию, приняли участие в его славословии Богу, и присоединяет причину: потому что Ему подобает слава и поклонение от человеков и ангелов, ибо это именно значит "всякая слава, честь и поклонение" — от всех существ, умеющих славить Бога и поклоняться Ему. Молясь об этом, он входит в алтарь и Евангелие полагает на святой трапезе.
 
16. Знаменование священнодействия в общем очертании
     Необходимо, впрочем, сначала по частям пройти слова псалмопений, сделав предварительно замечание, что таинство домостроительства Христова знаменуется и самою жертвою, знаменуется и теми действиями и словами, которые предшествуют жертве и последуют за нею. Ибо жертва возвещает смерть, Воскресение и вознесение Господа, так как честные дары прелагаются в самое воскресшее и вознесшееся на небо тело Его; предшествующее жертве указывает на события пред смертию: на пришествие, явление и вступление Спасителя в открытое служение спасению рода человеческого; а последующее за жертвою напоминает об обетовании Отца, как Сам Он называл, т. е. о сошествии Духа на апостолов, об обращении чрез них и введении народов в общение с Богом. И всё тайноводство есть как бы одно некое тело истории, от начала до конца сохраняющее стройность и целость, так что каждый отдел действий или слов сообщает целому особую сторону законченности. Псалмы, так как они поются в начале тайноводства, означают прежнее время Христова домостроительства, а следующее за ними, то есть чтение священных Писаний и прочее, указывает на дальнейшее. Но хотя иная, сказано, причина псалмопений, то есть предочищение для таинства и предуготовление, и иная — чтение Писаний, однако ж ничто не препятствует последним иметь силу первых, и одному и тому же как освящать верных, так и знаменовать домостроительство. Так и платье, с одной стороны, и удовлетворяет потребности в одеянии, и прикрывает тело, а, с другой, оно означает и занятие, и жизнь, и достоинство лиц одевающихся. Так и в этом: поскольку воспеваемое и читаемое есть вообще Священное Писание и слово Богодухновенное, оно читающих и поющих освящает; а поскольку избрано такое и установлено так, оно имеет и другую силу, имея назначение знаменовать пришествие и порядок дел Христовых. Ибо не только воспеваемое и читаемое, но и совершаемое сохраняет такое свойство, что, взятое само по себе, оно и удовлетворяет настоящей потребности, и вместе знаменует нечто из дел или подвигов и страстей Христовых. Так, внесение Евангелия в алтарь и вхождение честных даров — то и другое — бывает по нужде: первое, то есть чтобы прочитать Евангелие, а последнее, чтобы совершить жертву; но оба сии действия означают также откровение или явление Господа: одним указывается на явление только начинательное, или темное и несовершенное, а другим на совершеннейшее и окончательное. Есть, однако же, между действиями совершающегося тайноводства и такие, которые не имеют в виду удовлетворить нужде, но исполняются только для знаменования, каковы — копие, водружение его в хлеб, начертание на хлебе знамения креста и напоследок влитие воды в святые дары. Много такого нашел бы ты и в других таинствах: так, например, в Крещении имеющие омыться должны снять с себя одежду и обувь и, обратившись к западу, протянуть руки и дунуть. Это и другое сему подобное не вносит в таинство ничего существенно необходимого для таинства, но приемлющему его внушает ненависть и вражду, которую необходимо иметь к лукавому, и научает, что желающий быть истинным христианином должен всячески отвращаться от диавола. Понимая это таким образом, рассмотрим по частям все священнодействие, так как оно носит образ Спасителева домостроительства, и прежде всего — псалмопение.
 
17. Изъяснение первого антифона
 Первое увещание к славословию прилично начинающим; оно говорит: благо есть исповедатися Господеви. Это — песнь к Богу и Отцу, а вместе и песнь о Единородном. Благо есть исповедатися Господеви и пети имени Твоему, Вышний. Она Вышним нарицает Отца, а Единородного — Господом. Благо есть воспевать Сына и Тебя, Отца. Что это значит? Это приступ к дальнейшему слову. Эта песнь имеет совершить общую Им хвалу. Каким образом? Возвестить дела Сына, чрез которые прославляется Отец. Ибо какой повод к хвалению? Истощание Сына и нищета, дела, совершенные во плоти, и страдания. Здесь-то милость и истина. Милость, поскольку нас, жалостнейшим образом пораженных врагом и противников Своих, по великой Своей благости и человеколюбию Он не презрел и не только явил сострадание к нашему бедствию, но и соделался причастником бедствий наших, нашей смерти; и не только восстановил нас от того гибельного падения, но еще удостоил Царствия и величайших благ. Посему и Павел говорит: егда же благодать и человеколюбие явися Спаса нашею Бога (Тит. 3, 4), тогда-то открылось в первый раз, сколь велика она. И Господь словами: тако возлюби Бог мир (Ин. 3, 12) изъяснил, что любовь эта безмерна. Поэтому-то псалом и называет домостроительство милостию. А истиною — потому, что на всё древнее в отношении к нему взирает, как на тень и образ. Посему пророк, упоминая о себе, истинно говорит: клятся Господь Давиду истиною (Пс. 131, 11). Какой здесь предмет клятвы? Пришествие и житие Господа во плоти. От плода чрева твоего, говорит, посажду на престоле твоем (Пс. 131, 11), чем указует Самого Спасителя. Откуда это видно? Этому научает Гавриил, когда возвещает Деве о неизреченном рождении, и внушает, каков будет Имеющий родиться: даст ему Господь Бог, говорит он, престол Давида отца его, и воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца (Лк. 1, 32. 33). Под самою же истиною разумеются суд и правда. Почему? Потому что Спаситель, изгнав ею грех и умертвив диавола, сотворил это не преизбытком силы и могуществом победы, а судом и правдою, как сказано: правда и судьба уготование престола Твоего (Пс. 58, 15). Так и ты в своих судах побеждаешь противников приговором судей. Посему-то и Спаситель говорит: ныне суд есть миру сему: ныне князь мира сего изгнан будет вон (Ин. 12, 31). Ведая это, блаженный Дионисий говорит, что неисследимое человеколюбие Богоначальной Благости разрушило тяготевшую над нами державу отступнического полчища, т. е. демонов, не превозмогающею силою, но чрез тайно преданные нам словеса — судом и правдою. Так как восхваляемое есть не только милость и истина, но еще правда и суд, то песнопевец прибавляет: яко прав .Господь Бог наш и несть неправды в Нем (Пс. 91, 16). Благо есть, говорит, возвещати заутра милость Твою и истину Твою на всяку нощь (Пс. 91, 3). День и ночь надобно, говорит он, восхвалять Бога, ибо это именно означают слова; заутра и на всяку нощь. В другом месте то же самое выражается словами: на всякое время. Таков смысл первого антифона.
 
18. Что означают пророческие изречения, поемые в начале священнодействия
     Второе же псалмопение восхваляет самое Царство Бога Сына, велелепие Его, к которому восшел Он путем истощания и нищеты. Но какая здесь потребность в сих пророческих изречениях? И какое знаменование имеют они по отношению к домостроительству Спасителя? Они знаменуют начальные времена Его пришествия, когда Он пришел уже, но еще не явился людям: когда Он в мире был, но мир еще не познал Его; означают время до Иоанна, доколе не был еще возжжен светильник. Тогда была еще Ему нужда в словесах пророческих. Когда же после сего явился Сам, преднареченный пророками, уже не было Ему нужды в пророчествах; на явившегося указал уже Иоанн, а прежде Иоанна — Отец. Посему вси пророцы до Иоанна прорекоша (Мф. 11, 13). Так это-то время до Иоанна означается пением пророчеств, ибо и честные дары, коими Христос знаменуется, в это время еще не изнесены на средину, но остаются сокровенными в особом отделении алтаря. Теперь рассмотрим изречение псалма: Господь воцарися, в лепоту облечеся (Пс. 92, 1). Царством псалом назвал познание, какое получили о Господе люди, ради которого и покорились Ему, ибо познали Его благолепие, красоту и могущество, каким и должны были познать. Это именно значит оное слово Спасителя: дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли (Мф. 28, 18), ибо после сынов неба и жители земли познали Господа истинного. Рассмотри и дальнейшие изречения — найдешь то же самое. Итак, определяя образ царствования и власти, пророк говорит: ибо утверди вселенную, яже не подвижится. Утверждением называет псалом веру: утвердил Господь преклоненных лестию и соединил с Собою. Таков увлеченный заблуждением: он не может ни в чем остановиться. Но Господь говорит: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа (Мф. 28, 19). А это и есть учение веры. Впрочем, для Царства сей веры недостаточно; нельзя бы покорить народы только сим способом. К этому надлежало присовокупить и хранение заповедей.
     Пророк продолжает: свидения твоя уверишася зело; а Господь к слову крещения прибавляет слово о заповедях, говоря: учаще их блюсти вся, елика заповедах вам. Ибо что Спаситель называет заповедями, то пророк — свидениями, и это найдешь повсюду в Писании: законы Божий везде называет оно свидениями. Потом: дому Твоему подобает святыня, Господи, говорит пророк, и под святынею разумеет жертву, то есть дары, всякое, подобающее Богу, служение; словами: дому Твоему подобает он показывает, что сей дом не пуст и не чужд Богу, но что в нем обитает Сам Домовладыка, потому что, если бы в нем не было Бога, ему не подобало бы то, что подобает одному Богу. Сии слова подтвердил и Господь, дав обетование всегда быть с Церковью; да и Павел называет Церковь домом Бога живаго, ибо говорит: да увеси, како подобает в дому Божий жити, яже есть Церковь Бога жива (1 Тим. 3, 15). Се Аз с вами семь; и что сказал тот: в долготу дний, то самое говорит Господь: во вся дни до скончания века. Так и сие псалмопение есть точное пророчество о том, что совершил Спаситель Своим Крестом и смертию.
 
19. Изъяснение третьего антифона
     Следующий же представляется как бы сретением уже пришедшего и явившегося Господа, почему он положен и поется при вношении и явлении Евангелия, коим знаменуется Христос. А что пророк пел сию песнь, имея пред очами души явление Христа, видно особенно из его радования о Нем и веселия, которым и сам он зрится исполненным и к общению в котором призывает всех других: приидите, возрадуемся Господеви (Пс. 94, 1). Человеку до пришествия Господа нельзя было радоваться, потому что радость принес нам один Христос, и если кто на земле радовался прежде, чем Он пришел, то радовался, быв посвящен в Его тайны. Так радовался, говорит, Авраам: (рад бы был), дабы видел день Мой, и виде, и возрадовася (Ин. 8, 55), и сам Давид: воздаждь ми радость спасения Твоего (Пс. 50, 14), ибо какую радость о Христе имел он до греха, тою наслаждаться молил Бога, когда лишился ее чрез грех. Посему, как, говоря: приидите и просветимся, возвещал о пришествии Света, так словами: приидите, возрадуемся Господеви, показывает, что Он явился и принес радость. Потом называет Его Спасителем и Господом. А Спасителем и спасением Писание именует Христа потому, что из Богоначальственных Ипостасей один Сын был Самосовершителем нашего спасения и что чрез Него всё соделано. Так сказал и Павел: Собою очищение сотворив грехов наших (Евр. 1, 3), что и Сам Он выразил в образе Доброго Пастыря, Который не других послал искать погибшую овцу, но искал её Сам и обрел, и взял, и на раменах принес (ко Отцу); посему принял и соответствующее Своему служению имя — назван Иисусом. Предварим лице Его во исповедании. Говорит: лице, разумея явление Господа. Не будем ожидать лицезрения Его, когда Он уже войдет в дом, но изыдем Ему в сретение во исповедании, то есть в славословии, и во псалмех воскликнем Ему — воздадим Ему подобающую Богу честь. Он восхотел явиться в образе раба; но мы да не забудем в Нем Владыку, да не соблазнимся плотию, судя по являемому, да не увлечемся о Высоком питать мысли низкие, ибо в сей плоти сокрылся Бог велий Господь и Царь велий по всей земли. К сему пророк далее прибавляет и всё богоприличное. Таковы пророческие изречения, и так-то уместно поются они.
 
20. О явлении Евангелия и о Трисвятой песни
     Тогда, как это поют, священник, став посредине пред престолом, подъемлет вверх Евангелие и показует его, знаменуя этим явление Господа, когда Он начал являть Себя, ибо Евангелием означается Христос, подобно тому, как книги пророческие называются пророками. Так, Авраам говорит богатому: имут Моисеа и пророки, то есть книги их. Когда же Тот, о Ком возвещали пророки, явился Сам и открыл Себя, тогда внимать словам пророков никто уже не считает исключительным долгом. Посему с явлением Евангелия пророчества прекращаются. С сей минуты мы поем то, что относится к Новому Завету: либо воспеваем Всесвятую Матерь Божию, либо восхваляем иных святых, либо песнословим Самого Христа то за Его к нам пришествие, то за Его страдания по пришествии, то за Его дела, которые Церковь каждый раз празднует. Потом восхваляем и Самого Бога в Троице, каковым исповедовать Его научило нас явление Спасителя. Песнь сия прията от ангелов, заимствована из псаломской книги пророка, принята Христовою Церковью и посвящена Троице, ибо слово: святый, трижды взываемое, есть слово ангелов; а слова; Боже, крепкий и, бессмертный суть слова блаженного Давида, когда он говорит: возжада душа моя к Богу, крепкому, живому (Пс. 41, 3); принятие же и соединение последних с первым и прибавка молитвы, то есть помилуй нас, есть дело Церкви, ведающей и исповедающей Единого Бога в Троице, чтобы показать частию согласие Ветхого Завета с Новым, частию то, что чрез явление Христа, пренебесного и вместе земнородного, ангелы и человеки составляют единую Церковь, один хор. Посему-то после явления Евангелия и входа (в алтарь) мы поем эту песнь, как бы взывая: Сей, пришедший к нам, поставил нас с ангелами и присоединил к хору их. Это так.
 
21. О молитве, читаемой во время пения этой песни, и о священных возглашениях
     Пред этим пением священник молит Бога принять сию песнь и поющим ниспослать благодать. Какую благодать? Соответствующую песни, то есть освящающую души и тела их, подающую прощение грехов, чтобы они в святости служили Богу на всяк день. И прибавляет причину: яко свят еси и во святых почиваеши, ибо истинно Святому свойственно радоваться о святых и подавать им освящение. Провозгласив это и присоединив славословие, подает иерей тем знак священному собранию воспевать Трисвятое; и оно, по обычаю, закончив славословие словом: аминь, начинает песнь. После же песни священнослужитель повелевает всем стоять не легкомысленно и беспечно, но быть внимательными к тому, что совершают и поют, ибо это означает слово: вонмем. Потом испрашивает всем мира и воспоминает премудрость, с которою должно внимать таинству. Что же такое премудрость? Приличные священнодействию помыслы, с которыми исполненные веры должны смотреть и слушать совершаемое и произносимое, не имея ничего человеческого. Это-то христианская премудрость, и таково-то значение сего слова, которое священник во время священнодействия многократно произносит верным; о сих помыслах напоминает оно, ибо так нередко мы одним речением напоминаем друг другу целую мысль и возобновляем ее в душах слушателей. А для чего нужно напоминание? Велика сила забывчивости, и из человеческих страстей ни которая столь часто и легко не поборает человека, как эта. Когда же необходимо стоять с надлежащими помыслами и принимать участие в священнослужении, в слушании и созерцании священных песней и действий, чтобы не бесплодно находиться при этом и не вотще тратить время, — что нелегко,— то нужно, чтобы мы сами себя возбуждали и сами собою трезвились; да нужно также и внешнее напоминание, чтобы свой ум, непрестанно уловляемый забвением и увлекаемый к суетным надеждам, могли мы снова восстановлять. Этого хочет и песнь, поемая во время вношения Честных Даров в алтарь, ибо всякое житейское, говорит, отложим попечение, и это именно означает сие выражение. И возглас: прости есть также увещание. Какое же увещание? Оно хочет, чтобы мы находились пред Богом и таинствами в подвиге не леностно, а с усердием и со всяким благоговением держали себя, видим ли, говорим ли, слушаем ли что-либо из священных молитвословий, и первый знак сей ревности и сего благоговения показывали бы в прямом положении тела, то есть совершали это не сидя, а стоя, ибо таков образ молящихся, таков образ слуг... А мы ведь молим Бога о важнейшем, мы слуги во всех родах служения. Таков смысл сих слов.
 
22. О чтении Писаний, порядок их и знаменования
     После Трисвятой песни читается Апостольская книга, а потом, когда Церковь пропоет Богу хвалебный гимн, читается и самое Евангелие. Но для чего пред чтением Писаний мы восхваляем Бога? Для того, что это надобно делать во всех случаях, в которых Он всякий раз непременно посылает нам Свои дары, особенно же когда мы получаем какое-нибудь великое благо, например слышание Божественных словес. Впрочем, при Апостоле мы поем песнь с прошением, ибо присоединяется: помилуй; а при Евангелии делаем славословие без прошения, чтобы знать, что чрез Евангелие знаменуется Христос, Которого обретшие имеют всё, ибо Жених внутри, и имеющим всё нет надобности просить Его о чем-либо, так что сынам брачным неприлично и поститься, поелику с ними Жених, но должно только чтить и восхвалять Его. Такова и песнь ангелов, как передают ее пророки; и она по той же причине есть только песнь и изъята от всякого прошения. Но что значит здесь чтение Священных Писаний? Если хочешь знать назначение, то, как сказано, чтение приготовляет нас и предочищает пред великим освящением чрез таинство. А если доискиваешься значения, то оно знаменует откровение Господа, которое Он явил вскоре по Своем явлении. Ибо Евангелие сперва показывается закрытым, знаменуя явление Господа, когда явился Он по воле Отца в безмолвии и, ничего не проповедуя Сам, имел при Себе глас вопиющего.
     А это (т. е. чтение Евангелия) есть уже знак совершенного Его откровения, при котором Он открыто беседовал со всеми и явил в Себе не только то, что Сам говорил о Себе, но и то, что учил говорить апостолов, посылая их к погибшим овцам дома Израилева. Для того-то читаются писания апостольские, читается и самое Евангелие. А почему не прежде Евангелие? Потому, что знамения откровения, явленные Самим Господом, совершеннее, чем те, которые изречены апостолами. А так как Господь не вдруг явил людям, каков Он по Своей силе и каков по Своей благости (ибо это относится ко второму Его пришествию), но шел, совершая путь от менее ясного к более ясному, то желающим показать постепенное Его явление естественно читать апостольские писания прежде Евангелия. Для того-то соблюдаются к концу и знаки совершеннейшего Его явления, как это видно будет из последующего.
 
23. О прошениях, следующих за Евангелием
     По прочтении Евангелия диакон повелевает народу молиться. Молится тихо, про себя, и сам священник внутри алтаря, чтобы Бог принял молитвы народа, а потом, громогласно славословя Бога, приемлет в общение славословия и народ. Но какая молитва из всех особенно прилична после Евангелия? Молитва о хранящих Евангелие, молитва о подражающих человеколюбию Христа, знаменуемого Евангелием. Кто же сии (хранители Евангелия)? Предстоятели Церкви, пастыри народа, учредители порядка, ибо они-то, если хранят обет, соблюдают верно и преподают написанное там (в Евангелии) и, по Апостолу (Кол. 1, 24), исполняют лишение скорбей Христовых после Него, пася стадо Его, как Ему благоугодно. Они также суть строители и попечители священных домов и учители добродетели; и, если кто как-либо полезен общему делу Церкви и священным лицам и вещам, то, конечно, они стоят в этом сонме и достойны общих молитв. Намереваясь же, наконец, перейти к жертве, при которой непосвященным присутствовать не следует, которых мы называем также и оглашенными, потому что они приняли христианство только слухом, сколько возможно это чрез наставление, священник, совершив прежде молитву о них, высылает их из сонма верных христиан. А молитва его бывает о том, чтобы они достигли совершенства, по времени удостоившись крещения. Цель же молитвы — слава Божия: да и тии, говорит, с нами славят пречестное и великолепое имя Твое. Провозгласив сие как славословие и в общении славословия приняв весь сонм верных, он совершает другую молитву, в которой прежде благодарит Бога, что удостоился стать пред Ним и воздевать к Нему руки за себя и за других; потом просит удостоить его делать сие всегда с чистою совестию. А цель этой молитвы — слава Божия: яко Тебе подобает, говорит, всякая слава. Совершив так, по обычаю, славословие вместе с народом, священник опять молится про себя и о самом себе, и о народе, чтобы ему неосужденно предстоять святой трапезе: предстоять чистым от всякой скверны плоти и духа, а сомолящимся верным удостоиться причащения Тайн без вины и осуждения и, кроме сего, получить наследие Небесного Царствия. Причина же молитвы опять — слава Божия, для коей все делать повелел Павел, говоря: вся во славу Божию творите (1 Кор. 10, 31). Да будет, говорит, всегдашнею нашею целию славить Бога. Земледельцы целию своих трудов почитают собрание плодов, для которых они охотно работают; купцы — прибыль; другой — другое что-либо; а вы во всем, что ни делаете, ищите славы Божией, ибо мы рабы, призванные на сие именно служение Владыке; для сего служения мы сперва сотворены Им, а потом искуплены. Потому-то ты найдешь, что Церковь всегда заботится о славе Божией и это слово провозглашает постоянно; сию славу она во всем восхваляет, везде ее видит и всё для нее совершает: и молитвы, и прошения, и таинства, и увещания, — всё священное. Это так.
 
24. О внесении честных даров в алтарь
Потом священник, совершив громогласно славословие Богу, идет к дарам и, благоговейно подняв их на главу, выходит. Неся их таким образом, он входит в алтарь и нарочито идет по храму спокойно и медленно. Сами же (верные) поют и со всяким смирением и благоговением наклоняются пред ним, прося, чтобы он при возношении даров помянул их. А он идет в предшествии светильников и фимиама и в таком чине вступает в алтарь. Это бывает по нужде, ибо надобно внести и положить в алтарь дары, имеющие быть принесенными в жертву, и притом совершить это, сколько можно, благоговейно и благоприлично. Так и цари, когда желают принести дар Богу, не другим поручают это дело, но несут и вносят их сами, имея на главе корону. Это может означать и последнее явление Христа, которым воспламенена была особенно ненависть евреев, и шествие Его из отечества в Иерусалим, в котором надлежало Ему принести Себя в жертву, и въезд Его в город в предшествии и при хвалебных восклицаниях народа. В это время надобно припадать к ногам священника, прося, чтобы он помянул нас в тех молитвах, ибо нет иного способа прошения, который имел бы столь великую силу и подавал нам столь твердые надежды, как способ, представляемый сею страшною жертвою, которая туне очистила нечестия и беззакония. А кто из припадающих к ногам священника, когда он входит с дарами, покланяется и обращается к несомым дарам как бы к самому Телу и Крови Христовой, тот поступает несправедливо, смешивая этот вход со входом преждеосвященных Даров по незнанию различия между сим и тем священнодействием. Во время этого входа дары бывают еще не священнодействованные и несовершенные; а в том священнодействии они совершенны и освящены: они Тело и Кровь Христовы. Это так.
 
25. О том, что совершается по внесении даров, о молитвах и наставлениях священника народу
     Священник полагает дары на престоле, а сам, так как уже приступает к тайнодействию и намеревается прикасаться страшной жертве, благонастрояет себя, очищается молитвами и приготовляется к священнодействию. И не себя только приготовляет, но и предстоящий народ располагает к сей благодати молитвою, любовию друг к другу и исповеданием веры. А в этом и состоит всё приготовление, которое заповедал Господь, говоря: будите готова (Мф. 24, 44), ибо здесь и вера, и дела; вера обнаруживается посредством исповедания, а дела — посредством любви, которая есть конец всякого доброго дела и венец всякой добродетели. Но это немного после. А сперва он повелевает предстоящим верным молиться, о чем в то время должно молиться: о предложенных дарех, говорит, Господу помолимся. Будем молить Бога о предлежащем, чтобы освятились дары и сделанное в начале предложение приведено было к концу. Потом предлагает и другое, о чем надлежит молить Бога, и, наконец, повелевает предать Богу и себя, и друг друга, и всю жизнь; а окончание молитвы, которую возносил к Богу про себя, возглашает, по обычаю, во услышание всех и славословит Бога и, приняв народ в общение славословия, молится о взаимном мире между всеми и увещевает к тому. Ибо, сказав: мир всем, он прибавляет: возлюбим друг друга. А так как молиться друг за друга есть заповедь апостольская, то народ молится о даровании того же мира и ему, говоря: и духови твоему. Поелику же за нашею любовию друг к другу следует и любовь к Богу, а любовь к Богу сопровождается совершенною и живою верою в Бога, то, сказав о любви и сделав увещание любить друг друга, он тотчас говорит об исповедании веры: да единомыслием, говорит, исповемы; и верные призывают Святую Троицу, которую должно исповедовать как Бога.
 
26. Об исповедании веры и о том, к чему после него священник увещевает верных и о чем молится, и что они отвечают ему
     Потом священник повелевает всем провозгласить, что знают они о Боге и во что веруют,— провозгласить истинную премудрость, о которой говорит Апостол: премудрость же глаголем в совершенных (1 Кор. 2, 6), которой мир не познал, то есть мудрые мира, ничего не знавшие больше и выше познаний чувственных и вовсе не верившие в существование лучших познаний. Для сей премудрости повелевает он отверсть все двери — и уста наши, и уши наши. Для сей премудрости, говорит, отверзите; ее непрестанно и произносите, и слушайте, и делайте сие не леностно, а с ревностью и внимая самим себе, — и они возглашают всё исповедание — Символ веры. Потом священник говорит: станем добре, станем со страхом. Будем стоять в этом исповедании, не смущаясь разглагольствиями еретиков; будем стоять со страхом, так как великая опасность угрожает тем, которые питают в душе какое-либо сомнение касательно сей веры. Таким образом, твердо стоя в вере, говорит он, да совершаем и приношение даров наших Богу разумно. Что значит разумно? В мире: вонмем, говорит, святое возношение в мире приносити. Помните, говорит он, слова Господни: аще принесеши дар твой ко алтарю и помянеши, яко некто имать на тя, прежде смирися, и тогда пришед принеси дар твой (Мф. 5, 23, 24). Верные же отвечают: приносим не только с миром, но и самый мир вместо дара и другой жертвы; приносим, говорят они, милость Тому, Кто сказал: милости хощу, а не жертвы (Мф. 9, 13). А милость есть порождение твердого и чистого мира, ибо, когда душу не возмущает никакая страсть, то ничто не препятствует ей быть исполненной милостию. И не только милость, но и жертву хваления. Когда они это скажут, священник испрашивает то, что всего божественнее и важнее: благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святого Духа буди со всеми вами. А верные, испрашивая того же священнику по заповеди, повелевающей молиться друг за друга, отвечают ему: и со духом твоим. Молитва же сия взята из писаний блаженного Павла (2 Кор. 13, 13). Она испрашивает нам у Пресвятой Троицы благо, всяк дар совершен (Иак. 1, 17); и благо от каждой из блаженных Ипостасей именует особым именем: от Сына — благодатию, от Отца — любовию, от Духа —причастием. Ибо, тогда как мы ничего не привнесли своего, а еще подлежали и осуждению, Сын соделался Сам нашим Спасителем, яко еще грешником сущим, сказано, Он за ны умре (Рим. 5, 8), а потому смотрение Его о нас есть благодать. Поелику же Отец чрез страдания Сына примирился с человеческим родом, и возлюбил врагов, то Его благодеяние в отношении к нам называется любовию. А так как врагам, соделавшимся друзьями, подобало соделаться участниками в благах Богатого милостию, то это совершает нисшедший на апостолов Дух Святый, а посему Его благодать к людям именуется причастием. Но, может быть, скажет кто-нибудь, что все сии блага уже даровал людям пришедший Спаситель, а потому какая нужда теперь в молитве о том, что уже дано нам? Очевидная — именно, чтобы, получив эти блага, нам не потерять их, но постоянно пользоваться ими до конца. Оттого не сказал: да подастся всем вам, ибо уже дано, но: буди со всеми вами. Да не отступает от вас, говорит, данная благодать. Сподобив их такой молитвы и воздвигнув таким образом души их от земли, священник возвышает их помыслы и говорит: горе имеим сердца; да мудрствуем горняя, а не земная (Кол. 3, 2); и верные, соглашаясь с этим, отвечают, что сердца их там, где наше сокровище, идеже Христос, одесную Бога седя (Кол. 3, 1), — имамы ко Господу.
 
27. Об освящении даров и о предшествующем ему благодарении
     Кто настроен так хорошо и свято, тому что остается, как не обратиться к благодарению Подателя всех благ Бога? Таким образом, подражая первому Иерею, Который пред сообщением таинства причащения принес благодарение Богу и Отцу, и священник пред совершительною молитвою, которою священнодействует святые дары, приносит благодарение Богу и Отцу Господа нашего Иисуса Христа: благодарим Господа; и, когда все согласятся с этим и воспоют: достойно и праведно, он и сам возносит благодарение Богу; и, воздав Ему славословие, восхвалив Его с ангелами, исповедав благодарение Ему за все блага, которые Он даровал нам от века, и, наконец, совершив воспоминание оного неизреченного и постоянного смотрения о нас Спасителя, он затем священнодействует честные дары и совершает всю жертву. Каким образом? Возвестив о той страшной вечери, как Спаситель пред Своими страданиями преподал ее святым Своим ученикам, как взял чашу, как принял хлеб и, возблагодарив, освятил и как изрек те слова, которыми показал, что это — таинство. Произнеся самые слова эти, священник потом преклоняется до земли, молится и просит, применяя к предлежащим дарам Божественные изречения Единородного Сына Божия, Спасителя нашего, чтобы Всесвятый и всемогущий Дух Божий, почив на них, преложил хлеб в самое честное и святое "Тело Христа, а вино — в самую честную и святую Кровь Его. После сих слов все священнодействие окончено и совершено; дары освящены, жертва уготована, великий и священный Агнец, закланный за грехи мира, зрится лежащим на священном престоле. Ибо хлеб Тела Господня уже не образ, не дар, представляющий только вид истинного дара, уже носит в себе не изображение некое спасительных страданий, как бы на картине, но есть самый истинный дар, самое всесвятое Владычнее Тело, истинно приявшее все оные укоризны, поношения, раны, распятое, прободенное, свидетельствовавшее при Понтийстем Пилате доброе исповедание (1 Тим. 6, 13), претерпевшее заушения, биение, заплевания, вкусившее желчь. Подобным образом и вино есть самая Кровь, истекшая из прободенного тела. Это та Плоть и та Кровь, которые соединены Духом Святым в одно Тело, рожденное от Святой Девы, погребенное, воскресшее в третий день, восшедшее на небеса и седящее одесную Отца.
 
28. На каком основании мы несомненно веруем в таинство
     Какое же ручательство за верность этого? Спаситель Сам сказал: сие есть Тело Мое, сия есть Кровь Моя; Сам Он повелел и апостолам, а чрез них и всей Церкви совершать это. Сие, сказал Он, творите в Мое воспоминание (Лк. 22, 19). Но не повелел бы Он совершать это, если бы не хотел дать силы, чтобы мы могли это совершать. Какая же эта сила? Дух Святый — сила, свыше ополчившая апостолов согласно с тем, что сказал им Господь: вы же седите во граде Иерусалиме, дондеже облечетеся силою свыше (Лк. 24, 49). Это есть дело Того нисшествия, ибо, однажды сойдя, Он потом не оставил нас, но с нами пребывает и всегда будет. Для того-то Спаситель и послал Его, да будет с нами ввек, Дух истины, Егоже мир не может прияти, яко не видит Его, ниже знает Его: вы же знаете Его, яко в вас пребывает и в вас будет (Ин. 14, 17). Он-то руками и языком священников совершает таинства. И не только Духа Святого послал нам Господь, чтобы Он пребывал с нами, но и Сам Господь обещал быть с нами до скончания века. Но Утешитель находится с нами невидимо, потому что не носит тела; а Господь и зрится, и позволяет осязать Себя в страшных и священных Тайнах, потому что воспринял и во веки носит наше естество. Такова освящающая сила, таков Иерей: единожды принеся Себя и будучи пожертым, Он не престал от освящения, но непрестанно совершает для нас сию службу и потому является вечным Ходатаем нашим пред Богом, ради чего и сказано Ему: Ты иерей во век (Пс. 109, 4). Посему касательно освящения даров и других таинств у верных нет никакого сомнения, хотя они и совершаются по предложению и по молитвам священников. Об этом довольно.
 
29. О том, в чем латиняне относительно этого укоряют нас, и ответ на их укоры
     Относительно этого некоторые латиняне порицают нас. Они говорят, что после слов Господа: приимите, ядите и так далее для освящения даров не нужно еще никакой молитвы, так как они уже совершены словом Господним. Посему кто по произнесении сих слов именует дары хлебом и вином и продолжает молиться об освящении их, как будто они еще не освящены, тот, говорят, кроме того, что страдает неверием, делает суетное и излишнее дело. А что дары освящаются именно этими словами, об этом, говорят, свидетельствует блаженный Златоуст, говоря: как то творческое слово: раститеся и множитеся (Быт. 1, 28) изречено было Богом однажды, а действует всегда, так и это слово, изреченное Спасителем однажды, действует во все времена. Итак, более полагающиеся на свою молитву, чем на слово Господне, во-первых, осуждают Его в слабости: во-вторых, кажется, более доверяют себе; а, в-третьих, от дела сомнительного, от человеческой молитвы поставляют в зависимость такое дело, как таинство, и, тогда как в него надобно веровать несомненно, подвергают его сомнению. Молящемуся в этом случае не нужно и внимать, хотя бы по своей добродетели он был подобен Павлу. Но всё сие разрешить нетрудно. И, во-первых, надобно начать с тех слов божественного Иоанна, на которых латиняне основываются. Положим, что это слово имеет силу слова Творческого, но вникнем в него. Рече Бог: раститеся и множитеся. Что же? После сего слова мы уже не имеем нужды ни в чем другом? И ничто другое не нужно нам для размножения? Или еще требуется брак, супружество и другие заботы, без которых нельзя существовать и распространяться человеческому роду? Следовательно, как там для чадорождения мы почитаем необходимым брак, а после опять молимся о самом браке и этим не думаем уничижать Творческое слово, зная, что оно, конечно, есть причина рождения, однако же чрез брак, чрез пищу и чрез многое другое, так и здесь мы веруем, что само слово Господне совершает таинство, но именно чрез священника, чрез предстательство его и молитву, ибо оно действует не просто чрез всё и не как-нибудь, но требуется многое, без чего оно не окажет своего действия. Кто не знает, что смерть Христа есть единственное средство, принесшее в мир отпущение грехов? Но знаем и то, что после Его смерти нужны и вера, и покаяние, и исповедание, и молитвы священников; и человек не может разрешиться от грехов, если этому не будут предшествовать все сии действия. Что же? Уничижаем ли мы ту смерть и признаем ли ее слабою, когда думаем, что недостаточно будет совершенное ею, если не привнесем того, что нужно и с нашей стороны? Нет. Следовательно, несправедливо осуждать и тех, которые молятся о совершении даров. Притом полагающиеся на молитву полагаются не на себя, а на Бога, обетовавшего даровать по молитве; самое значение молитвы указывает на это. Ибо, совершая молитву, молящиеся выражают то, что они не надеются сами по себе получить просимое, но веруют, что только от Бога получат его. Таков вопль молящегося, когда, оставив себя, он прибегает к Богу, потому, что, не признавая силы в себе, всё вверяет Ему одному. Не мое, говорит он, это дело, не моей силы: Ты только можешь, на Тебя всё возлагаю, особенно когда мы молимся о предмете сверхъестественном и всё превышающем, каковы Тайны. Тогда молящимся совершенно необходимо полагаться на одного Бога, потому что человек, не наставленный Богом, не в состоянии и помыслить об этом, без Его внушения не может и пожелать этого, без надежды на неложность Обещавшего нельзя ему чаять и получения; так что никто не дерзнул бы и молиться о таких предметах, если бы Сам Он несомненно не показал, что Ему угодно, чтобы о сем молились, и что Он готов даровать это просящим. Посему молитва здесь несомненна и цель ее очевидна, так как Сам дарующий Господь всячески показал, что Он хочет даровать. Для того-то мы и веруем в освящение Тайн по молитве священника, полагаясь на нее не как на какую-нибудь молитву человеческую, а как на силу Божию, и не потому, что молится человек, а потому что внимает Бог; не потому также, что умоляют Его, а потому, что Истина обещала даровать по молитве. А что Христос показал, что Он всегда готов даровать сию благодать, о том нечего и говорить. Для того пришел Он на землю, принес Себя в жертву и умер, для того алтари и священники, и всякое очищение, и все заповеди, и наставления, и увещания, чтобы предложить нам сию трапезу; потому говорил Он, что возжелал той Пасхи (Лк. 22, 15), что намеревался тогда преподать Своим' ученикам Пасху истинную; потому повелел творить сие в Свое воспоминание, что хотел, чтобы мы всегда священнодействовали ее. Какое же еще сомнение касательно просимого могут иметь молящиеся, если, с одной стороны, они надеются получить то, о чем просят, и если, с другой, Могущий дать желает дать? Итак, верующие, что молитвою освящаются дары, как не уничижают слов Спасителя и не полагаются на себя, так не от сомнительного дела, какова человеческая молитва, поставляют в зависимость таинство, как напрасно обвиняют нас латиняне. Ибо и всесвятое миро, которое, по словам блаженного Дионисия, единочинно с Божественным причащением, совершается и освящается молитвою; и благочестивые нисколько не сомневаются, что она имеет силу совершительную и освящающую. Таким же образом чрез молитву священнодействуется рукоположение священника и архиерея, ибо говорится: помолимся о нем, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа, — как взывает к клиру рукополагающий по возложении руки. И в Церкви Латинской рукоположение священника совершается так, что по возлиянии мира на главу рукополагаемого совершитель таинства молится о нисшествии на него обильной благодати Святого Духа. Точно так же и отпущение грехов кающимся даруется чрез молитву священническую. Наконец, подобным образом молитвою же священников совершается и таинство елея, которое приемлющим его дарует и исцеление от телесной болезни, и отпущение грехов, как говорит апостольское предание: болит ли кто а вас, да призовет пресвитеры церковныя и да молитву сотворят над ним, помазавши его елеем во имя Господне, и молитва веры спасет болящаго, и воздвигнет его Господь, и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему (Иак. 5, 14. 15). Что же скажут на это те, которые не одобряют молитвы в таинствах? Если, как говорят они, не видно, что производят молитвы, то равным образом не видно, священник ли тот, кто называется этим именем, не видно, может ли он освящать миро: и таким образом не может совершиться таинство святого причащения, потому что на самом деле тогда нет ни священника, ни алтаря, так как они и сами не скажут, что слово Господне, независимо от лица и без алтаря, имеет силу совершительную. Но алтарь, на котором должно полагать хлеб, освящается миром, а миро священнодействуется чрез молитвы. Точно так же: кто несомненно дает нам оставление грехов, если и священники, и их молитвы сомнительны? После сего последователям их нововведений ничего более не остается, как уничтожить все христианство. Явно, что сомнительны действия, скорее, тех, которые так думают, и опасно дело их, кои придумывают чуждое отеческим преданиям, имеющим в себе ручательство несомненности. Что Бог внемлет, когда Ему молятся, что просящим у Него дает Он Духа Святого и для тех, кто обращается к Нему с верою, делает все возможным, о том сказал Сам Бог, и это никаким образом не может быть неистинно; но, чтобы с пересказывающими только какие-либо слова случалось что-либо подобное, нигде не говорится. Притом совершение Тайн молитвою предали отцы, принявшие от апостолов и их учеников и все прочее, как я сказал, и святую Евхаристию; предали после многих других и Василий Великий, и Иоанн Златоуст — великие учители Церкви; кто им противоречит, тех желающие быть правоверными не должны удостаивать и ответа. Что же до того, будто для освящения даров достаточно слова Господня о тайнах, произносимого в виде повествования, о том не видно, чтобы сказал кто-либо из апостолов или из учителей. Что однажды изреченное Господом — потому именно, что изречено Им, — оно, как слово Творческое, всегда действует, о том, говорит и блаженный Иоанн; но что, будучи произносимо теперь священником, оно имеет силу, потому что им произнесено, этого ниоткуда нельзя видеть, ибо то Творческое слово действует не потому, что в известных случаях произносится каким-нибудь человеком, а потому, что однажды изречено Господом.
 
30. О том, что и в Латинской Церкви таинство Евхаристии совершается таким же образом
     Совершенно же заграждает им уста то, что и Латинская Церковь, на которую они, по-видимому, ссылаются, после слова Господня не отказывается приносить молитву о дарах. Они забывают это потому, что молятся не тотчас после слов Господних и что об освящении и преложении в Тело Господне просят неясно, а употребляют другие, относящиеся к этому именования, хотя они и имеют ту же самую силу. Что же это за молитва? "Повели вознестися дарам сим рукою Ангела в пренебесный Твой алтарь". Пусть скажут они, что значит "вознестися дарам сим"? Они молятся либо о местном их преложении от земли и от низшей области на небо, либо о преложении каком-то особенном: из состояния униженного в высокое. Но если здесь разумеется первое, то какая польза нам молиться о взятии от нас святыни, когда мы молимся и веруем, что она у нас и с нами пребывает, и когда это и значит, что Христос пребывает с нами до скончания века? Как они не верят, что, если признавать это Телом Христовым, то оно и с нами — и пренебесное, и седит одесную Отца (а каким образом,—только Он знает). Как бы могло оно быть пренебесным, если бы не было самим пренебесным Телом Христовым? Как ему и вознестись рукою Ангела, когда оно выше всякого начала и власти, и силы, и всякого имени, именуемого под небесем? Если же они молятся о преложении особенном — в нечто лучшее, то не знаю, сколь великое подъемлют они бремя нечестия, когда, признавая, что это — самое Тело Господа Христа, думают, что оно придет в лучшее и святейшее состояние. Из этого ясно видно, что хлеб и вино они не признают еще получившими освящение, и потому молятся о них, потому что они еще требуют молитвы, — молятся вознестися им, так как они еще лежат внизу, не освящены на небесном алтаре, дабы, быв на нем положены, соделались жертвою, ибо имеют нужду в руке Ангела, так как низшая иерархия человеческая, по словам великого Дионисия, вспомоществуется высшею иерархией Ангельской. Итак, молитва эта в отношении к дарам производит не что иное, как то, что прелагает их в Тело и Кровь Господа, ибо под именем того алтаря надобно разуметь не какое-нибудь отделенное на небе место, на котором надобно приносить жертву, иначе мы не много отличались бы от тех, которые говорят, что в Иерусалиме или на горе Самарийской есть место, где должно покланяться Богу. Поелику, как говорит блаженный Павел, един Бог и един Ходатай Бога и человеков, Иисус Христос (1 Тим. 2, 5), то всё, что имеет силу ходатайства и дарует нам освящение, истекает только от одного Спасителя. Но чем усвояется нам ходатайство и что имеет силу освящать? Священник, освящаемое, алтарь, ибо, по слову Господню, алтарь освящает приносимое в жертву: алтарь, говорит Он, есть святый дар (Мф. 23, 19). Итак, если освящающий один Он, то и священник, и освящаемое, и алтарь суть одно. Что и священник и освящаемое суть одно, об этом Он Сам сказал: за них, говорит, Аа свящу Себе (Ин. 17, 19); а что касается до алтаря, то об этом свидетельствует святейший Дионисий в главе о мире, говоря: "Если Божественнейший наш алтарь есть Иисус, Богоначальное освящение святых умов, о Немже, как сказано, будучи освящаемы и таинственно всесожигаемы, приведение имамы (Еф. 2, 18), то будем премирными очами созерцать тот Божественный алтарь". В этот-то пренебесный алтарь и молит священник вознести дары, то есть молит освятить их, преложить в самое пренебесное Тело Господне, а не дать им другое место, или с земли перенести на небо, потому что и после молитвы мы, тем не менее, видим их пред собою. Ибо если алтарь освящает положенные на нем дары, то одно и то же — об освящении ли даров молиться, или о возложении их на алтарь. Что же это за освящение, которым алтарь освящает возложенные на нем дары? Это то освящение, которым Сам Единый Иерей освятил Себя, принеся Себя Богу и пожершись, и так как Сам Он есть и Иерей, и алтарь, и жертва, то все одно значат выражения: быть освященным от того Иерея, или преложиться в то освящаемое, или быть возложенным на тот пренебесный алтарь. Посему, если ты станешь просить о чем-либо одном из сих трех, то будешь просить о всем; и ты имеешь просимое, ты совершил жертву. Таким образом ваши священники, созерцая Христа, как освящаемое, молятся о возложении на Него даров, — молятся о том же самом, только в других выражениях и словах. Посему наши священники, помолившись о преложении даров в Божественное Тело и Кровь и воспомянув о пренебесном алтаре, уже не молятся о возношении на него даров, но, так как они вознесены туда и приняты, то они молятся о ниспослании нам благодати и дара Святого Духа. Помолимся, говорят, об освященных дарех, для того, чтобы они освятились? Нет, они уже освящены; но, чтобы ими освятились мы, чтобы освятивший их Бог и нас освятил чрез них. Итак, ясно, что и Латинская Церковь не пренебрегает молитвою о дарах после слов Господа, а поступают так только некоторые, немногие и позднейшие, которые и в других отношениях повредили ей, стремясь только к тому, чтобы говорить и слышать что-либо новое. Это — о молитве.
 
31. Почему священник призывает освятить дары не Сына, а Отца
     Но для чего священник к освящению даров призывает не Сына, тогда как Он, как сказано, и Священник, и освящает, а Отца? Чтобы ты знал, что Спаситель освящает не как человек, а как Бог, по Божественному Своему могуществу, которое у Него одно с Отцом. Желая показать это, и Сам Господь, когда совершал таинство, воззрел на небо и показал хлеб Отцу. По этой-то причине подобным же образом являл Он Себя и при совершении некоторых чудес — принимал вид молящегося Богу, чтобы показать, что это дело не человеческого естества, по которому Он имел на земле Мать, а Его Божества, по которому Он имеет Отцом Бога. И когда намеревался Он вознестись на крест, то, желая показать две Свои воли — Божескую и человеческую, волю Своего Божества предал Отцу, а волю Своего человеческого естества назвал Своим хотением: не яко Аз хощу, сказал, но якоже Ты (Мф. 26, 39), и не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22, 42). Что Сам Он хотел тою волею, которою исполнял волю Отца, это видно из этих самых слов, где Он отличает хотение Свое от хотения Отчего, ибо выражение: не Моя воля, но Твоя да будет, свойственно соглашающемуся и желающему того же самого. Это же показал Он, когда укорил Петра, умолявшего Его не идти на крест и смерть (Мф. 18, 23); также, когда говорил: желанием возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук (Лк. 22, 15). Возжелал, говорит, Пасхи прежде мук; как бы так выразился: желанием возжелал Я видеть приготовление к Моим страданиям. Об этом довольно.
 
32. О самой жертве и о том, над чем совершается жертва
     Касательно самой жертвы надобно рассмотреть следующее. Так как жертва есть не вид жертвы и не образ крови, но поистине заколение и жертва, то исследуем, что приносится в жертву, — хлеб ли или Тело Господне, то есть когда дары становятся жертвою: прежде ли освящения или по освящении? Если приносится в жертву хлеб, то, во-первых, как хлеб может быть жертвою? А, во-вторых, не в том состоит таинство, чтобы видеть закалаемый хлеб, но — видеть Агнца, Своим заколением вземлющего грех мира. Если же сказать, что приносится в жертву святое Тело Господне, то это тем более невозможно, потому что, как уже неразрушимое и бессмертное, оно не может подвергнуться заколению или уязвлению. Если бы даже и возможно было случиться чему-нибудь подобному, то в таком случае надлежало бы быть и распинателям, и соединиться всему другому, чтобы совершить ту жертву, так как предполагается, что это не вид заклания, а истинное заклание.
     Далее, каким же образом Христос однажды умер и, востав, уже не умирает, однажды пострадал по исполнении веков и, как сказано, единою принесеся, во еже вознести многих грехи (Евр. 9, 28), когда Он приносится в жертву каждый раз при совершении таинств и каждый раз умирает? Что сказать на это? Жертва совершается и не прежде освящения хлеба, и не по освящении его, но в самом освящении, ибо надобно вполне соблюдать учение о ней веры, не опуская ничего. Какое же разумею учение? То, что эта жертва есть не образ или вид жертвы, а истинная жертва, что не хлеб принесен в жертву, а самое Тело Христово, и, к тому же, что жертва Агнца Божия только одна и однажды совершилась. И прежде всего рассмотрим священнодействие: действительное ли оно жертвоприношение или только подобие его? Как при жертвоприношении овцы из вовсе не закланной превращается она в закланную, так бывает и здесь, то есть хлеб нежертвенный прелагается тогда в жертву, так как из хлеба незакланного превращается в самое Тело Господне, истинно закланное. Следовательно, как перемена в овце делает из неё истинную жертву, так и здесь, чрез сие преложение совершается истинная жертва, ибо хлеб прелагается не в вид заколения, а в самое заколение, в самое Тело Господа, принесенное в жертву. Но если бы был приносим в жертву хлеб как хлеб, то хлеб же подвергался бы и закланию и закланием тогда было бы принесение в жертву хлеба. А так как в обоих отношениях в нем произошла перемена: из нежертвы он сделался жертвою, а из хлеба — Телом Христовым, то оное заколение, созерцаемое не в хлебе, а как бы в предлежащем Теле Христовом, есть и называется принесением в жертву не хлеба, а Агнца Божия. Явно, что если предположить это, то никакой не будет нужды думать, что приношений Тела Господня бывает много, ибо, так как эта жертва совершается не чрез заклание в то время Агнца, а чрез преложение хлеба в закланного Агнца, то явно, что тогда бывает преложение, а заклания не бывает, и таким образом прелагаемое многократно и преложение совершается часто, а тому, во что прелагается, ничто не препятствует быть одним и тем же; и как Тело — одно, так и заколение Тела — одно.
 
33. О молитвах после жертвоприношения и о том, по какой причине здесь воспоминаются святые, особенно же Пресвятая (Богородица)
     По совершении жертвы священник, видя предлежащий залог Божия человеколюбия — Агнца Его, принимая его уже как Ходатая и имея с собою Утешителя, выражает свои приношения пред Богом, изливает молитву уже с доброю и твердою надеждою и молится, чтобы молитвы, которые он приносил о тех, кого воспоминал, предложив хлеб, и о ком творил предсовершительные прошения, с которыми приносил дары и просил принять их, чтобы они, быв приняты, исполнились на деле. Какие же молитвы? Общие и за живых, и за отшедших, чтобы принявший дары Бог взамен их послал благодать Свою, в частности отшедшим, — упокоение душ и наследие Царствия с прославившимися святыми, а живым — причастие святой трапезы, освящение, свободу от всякого осуждения, отпущение грехов, мир, плодородие, получение необходимого и, наконец, чтобы они явились пред Богом достойными Царствия. Поелику самое приношение жертвы есть не только действие молитвенное, но и благодарственное, то как в начале совершения таинства священник, посвящая Богу принесенные дары, выражал и благодарение, и прошение, так и теперь, по принесении в жертву и освящении даров, он и благодарит за них Бога, и присоединяет прошение, при этом излагает и побуждения к благодарности и указывает предмет молитвы. Какие же это побуждения к благодарности? Это, как и прежде сказано, суть святые, ибо в них Церковь обрела просимое и получила то, о чем молится, — Царствие Небесное. А какой предмет прошений Церкви? Это еще не достигшие совершенства и имеющие нужду в ее молитве. И о Святых говорит она: еще приносим Ти словесную службу о иже в вере почивших Отцех, Праотцех, Патриарсех, Пророцех, Евангелистех, Апостолех, Исповедницех, воздержницех и о всяком дусе в вере скончавшемся, изрядно о Пресвятей, Пречистой, Преблагословенней, Славней Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии и потом перечисляет весь сонм Святых. Они-то составляют для Церкви побуждения благодарить Бога, за них приносит она словесную сию службу, как благодарность Богу, и преимущественно пред всеми другими за Блаженную Матерь Божию, как высшую всякой святости. Потому священник ни о чем не просит относительно их, а, скорее, молит их, чтобы они помогали ему своими молитвами: потому что творит за них, как сказано, не молитвенное, а благодарственное приношение Даров. После же сего он выражает и прошение и, перечисляя тех, о ком просит, молится даровать всем спасение и соответственное каждому благо; между прочим, говорит и следующее: еще приносим Ти словесную сию службу о вселенной и о святей соборней и апостольстей Церкви, о иже в честнём жительстве пребывающих, о правителях наших; и об этом молится.
     Таким образом блаженный Иоанн, означая, что сия священная служба имеет две стороны: благодарственную и просительную, особо полагает тех, за кого благодарит, и особо тех, о ком молится. Но божественный Василий благодарение соединяет с прошением и это делает во всей литургии; так что ты найдешь, что почти все его молитвы имеют и ту, и другую силу. Так, он воспоминает Святых, которых перечисляет святой Иоанн, и в том же месте священнодействия, но неодинаковым образом, ибо, молясь, чтобы все сподобились причащения Тайн не в суд или во осуждение, прибавляет: но да обрящем благодать со всеми святыми от века Тебе благоугодившими, праотцы, отцы, патриархи, и т. д.; потом — изрядно о Пресвятей. Впрочем, и эти слова, хотя заключают в себе и прошение, выражают и благодарение, и проповедуют Бога, благодеющего человеческому роду; в них священник воспоминает прославленных. Им и освященных людей, говоря как бы так: даруй нам благодать, которую прежде даровал святым; освяти нас, как еще прежде освятил единородных с нами.
 
34. О том, как священник молится о Святых Дарах про себя и о чем повелевает молиться верным
     Помолившись о том, что потребно всем, священник молится и за себя, чтобы от Даров получить и себе освящение. Какое освящение? Отпущение грехов, ибо это первое действие сих Даров. Откуда это видно? Из слов Господа, которые Он изрек апостолам, показав на хлеб: сие есть Тело Мое, за вы ломимое, во оставление грехов, подобно как и на чашу. "Помяни, Господи, — говорит он, — и мое недостоинство, прости ми всякое согрешение вольное же и невольное, и да не моих ради грехов возбраниши благодати Святаго Духа от предлежащих Даров". Да подаст Святый Дух причащающимся сих Даров отпущение грехов. Благодать сия, говорит он, да не возбранится ради моих грехов от святых Даров, ибо благодать двояким образом действует в честных Дарах: один способ её — так как они ею освящаются; другой — так как чрез них она освящает нас. Первому способу действия благодати в Дарах никакие человеческие беззакония не могут препятствовать, но так как освящение их не есть дело добродетели человеческой, то и человеческие неправды нисколько не могут ему препятствовать. Но второй требует и нашего старания, а потому и встречает препятствие в нашем нерадении. Ибо благодать освящает нас чрез Дары, если найдет нас способными к освящению; если же встретит нас неприготовленными, то и не принесет никакой пользы, и причинит бесчисленный вред. Об этой благодати — будет ли то оставление только грехов или вместе с тем и другой дар, подаваемый людям, которые с чистой совестью вкушают эту священную вечерю, — священник молится, чтобы она не была возбранена от Даров, так как она может быть возбранена человеческой порочностью. Немного спустя он совершает эту молитву и вместе со всем народом.
     Испросив всем единомыслие, дабы едиными усты и единем сердцем славить Бога, и тем, которые так расположены, возвестив милости великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, вслед за тем он действительно повелевает молить Бога о том, о чем сам молился, призвав в ходатайство всех святых, ибо это значит помянуть всех святых — призывать их, помолиться им. И что же говорит? Помолимся Господу об освященных Дарех, не для того, чтобы они получили освящение, — потому и назвал их освященными, чтобы кто не подумал этого, — но чтобы они нам сообщили его, ибо это значат слова молитвы: яко да. Человеколюбец Бог, приемь я, возниспослет нам благодать. Помолимся, говорит, о Дарех, дабы они в нас стали действовать, дабы не были бессильны к сообщению этой благодати, подобно тому, как всесильное Тело Господа в то время, как Он обращался с людьми, в некоторых городах не могло совершать чудес по причине неверия их. Когда же таким образом он возгласит это к народу, то затем и сам по себе тайно молится, умоляя Бога о людях, дабы они с чистой совестью причастились страшных Тайн и насладились этой священной трапезы в прощение согрешений, в общение Духа Святого, в наследие Царствия, не в суд или во осуждение. Затем, испросив всем от Бога помощи и охранения, повелевает молиться о том, чтобы провести весь день совершенно, свято, мирно и безгрешно, имея хранителем Ангела мирна, верного наставника, — так как есть ангел лжи, которому не безопасно вверять себя. Молимся же мы об Ангеле-хранителе не для того, чтобы он в то время нам дарован был, ибо Ангел дан каждому верующему с самого начала, но для того, чтобы он действовал и совершал свое дело, сохранял нас и наставлял на правый путь и не отступал от нас, негодуя на грехи наши. Сверх того, священник заповедует просить оставления грехов и всего доброго и полезного душам нашим и мира миру, а притом и безопасности на будущее время, дабы в мире и покаянии провести остальное время жизни так, чтобы конец жизни был приличный христианам. Затем, испросив единения веры и причастия Святого Духа, повелевает предать Богу самих себя и друг друга и всю жизнь. А о том, что значит единение веры и причастие Святого Духа и для чего об этом здесь мы молимся, уже не раз и подробно сказано.
  Изъяснение обрядов Божественной Литургии
Проскомидия
Происходящее в жертвеннике над принесенным хлебом — есть наглядное изображение Страстей Христовых и совершается в воспоминание (1 Кор.11:24-25) о том, как Он пострадал за нас и умер. И таким образом повествуется о смерти Господа (1 Кор.11:26) не только через то, что иереи говорят, но и через то, что они делают. Таков был древний обычай практических наставлений и увещеваний. Когда одного из богоносных отцов спросили, чем является монах, то он отвечал, что «монах — это монашеская ряса, в которую тот одевается, проявляя надлежащее монаху смирение и послушание, а, переодевшись [в иную одежду], впадает в искушение». Пророк же, желая открыть о [грядущем] еврейском пленении, связал себя (Ез. 3:25; 4:8), тоже сделал и Агав, показывая «узы Павла».
Чтение и пение
Поемое и читаемое перед Входом Честных Даров есть приготовление к принятию святыни причастия, и творится [в воспоминание] о Господе и Его домостроительстве. Книги Ветхого Завета пророчески предвозвещают Грядущего, а книги Нового Завета являют уже Воплощенного и рассказывают о Нем [2].
Вход с Евангелием
Вход с Евангелием происходит из-за необходимости, так как нужно вынести лежащее в сосудохранилище [3] Евангелие для чтения в храм, сопровождая дориношением, как и надлежит. Это символическое начало проповеди, которая из тайной становится явной для всех.
Вход с Честными Дарами
Подобным образом и вход с Честными Дарами совершается по необходимости, так как и они обычно лежат в сосудохранилище [4] и дориношение [5], и внесение [их в храм] с песнопениями и каждением, и светом [происходит], как и подобает Дарам Бога. Так вносят [Дары]. Дары, посвящаемые Богу императорами, увенчанные коронами, цари несут сами.
Припадем и помолимся об иерее, да помянет нас в приносимой жертве, как и надлежит. Ибо не существует иной молитвы иерея к Богу за нас, кроме той, которой он дарует [нам] столь добрые и твердые надежды во время [совершения] этой святой жертвы, безвозмездно очистившей все грехи и нечестие мира. Если же иные припадают к честным Дарам словно к телу и крови Христовой, как на литургии преждеосвященных [Даров], и поклоняются [им], и приветствуют [их], то [эти люди] пребывают в заблуждении. Только тогда, когда после пресуществления выносят Дары, должно поклоняться им словно телу и крови Христовым.
Покровение Даров
Дары, положенные на трапезу, покрываются и после освящения разделяются для причащения верных. [Эти Дары], согласно божественному Дионисию [6], символизируют Иисуса Христа, пришедшего из сокровенного и нераздельного в явное для [человеческого] восприятия, чтобы даровать нам Себя и Свое блаженство.
Молитва положения и поминовения святых
После положения честных Даров тотчас происходящее поминовение и называние некоторых святых мужей символизирует причастие к Христу поминаемых, согласно божественному Дионисию.
Умовение рук
Умовение иереем [рук] перед честными Дарами учит о том, что иерей должен очистить себя перед взором Божиим.
Положение омофора
Епископ, совершающий священнодействие, откладывает омофор. Таким образом, омофор является знаком начала [Евхаристии]. Если служит иерей, ничего подобного в начале [анафоры] не происходит. Когда же [архиерей] или совершает рукоположение, или причащает Святынь, тогда он снова надевает омофор как пастырь, творящий дело рукоположения и освящения.
Природа евхаристической жертвы
Поскольку иерей зовется приносителем жертвы, а честные Дары жертвой и приношением, зададимся вопросом, когда хлеб становится жертвой, до освящения или после. Ведь если он становится жертвой до освящения, то это не есть жертвоприношение Агнца Божия, так как противоречит правильному представлению. Если же после освящения, то иерей приносит в жертву уже тело, и, следовательно, Христос становится жертвой многократно, что расходится со словами «тако и Христос единою принесеся, во еже вознести многих грехи» (Евр. 9:28). Что можно сказать [по этому поводу]? Что хлеб становится жертвой ни до освящения, ни после, но во время него. Именно тогда хлеб становится самим телом Христовым. Когда же тело Христово принесено и стало жертвой, тогда и Он Сам становится принесенным и жертвой. Именно это обозначает принести хлеб и соделать его жертвой — пресуществить его в тело Господа, принесенное в жертву. Таким образом [каждый раз] осуществляется спасительная жертва Агнца Божия и тело Христово пребывает единократно принесенным.
Престол
Престол является истинной трапезой благодаря лежащим на ней Дарам, которые, по словам Христа, есть брашно и пиво истинное (ср. Ин. 6:55). Он представляет собой также и истинный жертвенник благодаря жертве, на нем совершаемой. Еще он становится жертвенником и через помазание всесвятым миром. Это миро приносит самого Христа, — толкует божественный Дионисий. — Иисус  — наш жертвенник, благодаря которому мы получили приношение.
Теплота в момент причастия
Теплая вода, вода, бывшая причастной огню, является символом Святого Духа, подобного огню (Деян. 2:3-4) и названного водой (Ис. 44:3; Ин. 7:38-39). Она вливается после совершения [таинства] и освящения Честных Даров, символизируя схождение на Церковь Святого Духа, Который тогда сошел после заклания, воскресения и исполнения домостроительства Христова, и Который всегда сходит после совершения [жертвы]. Ибо Утешитель приходит к достойно ей причащающимся. Если есть сама жертва, ранее принесенная и ныне совершаемая, и посредник сам Христос, тогда и сам Дух, в которого веруют подобным образом, нисходит. Эта теплая вода изливается на честные Дары не для того, чтобы символизировать схождение Святого Духа на честные Дары, так как они во время освящения приняли благодать, но чтобы явить образ, по которому Церковь стала причастна, и вновь, и вновь становится причастной Святому Духу. Это происходит благодаря посредничеству Спасителя нашего Христа. Поэтому сначала вливается теплота в Святые Дары, а затем оттуда причащаются священнослужители и дают причащаться остальным, так как и Дух Святой прежде исполнил богоносную плоть самого Господа, а затем из нее словно из источника и вместе с нею излился на Церковь и всегда изливается. Об этом же свидетельствует божественный Иоанн: и от исполнения его мы все прияхом (Ин. 1:16).
Евхаристия и Церковь
И наконец, Церковь есть тело Христа, это пречистое равно-божественное тело, согласно апостолу [вы же есте тело Христа (1 Кор. 12:27)], поэтому бывшее с Его пресвятым телом является примером происходящему и тому, что будет происходить в Церкви. И как Он Сам родился от Святого Духа рождением на земле, так и Церковь не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И подобно тому, как Он умер и воскрес (ср. 1 Фес. 1:14) во славе, так и Церковь воскреснет в своей славе в последние дни. Он вознесся и Церковь будет вознесена на облацех во сретение Его (ср. 1 Фес. 4:17). Кто-то из богоносных отцов сказал, что необходимо проливать поты за Христа подвигом и молитвой, так как и Церковь утверждена кровью. Поэтому в священнодействуемые хлеб и вино, ставшие после освящения истинными телом и кровью Христа и лежащие на престоле, иерей вливает теплую воду и приобщается сам, а затем преподносит остальным, что обозначает сошествие Святого Духа на Церковь, который стал совершением домостроительства Христова. Это происходит каждый раз при совершении приносимой жертвы. И она [Церковь] есть посредница, и Он есть посредник, и сама жертва, явленная при Понтийском Пилате приносится сейчас. Поэтому иерей есть всегда Христос (Евр. 5:6; 7:17-21). И снисходящий [на Святые Дары] Дух Святой не иссякнет. Символом Святого Духа является теплая вода, так как подобна огню, сошедшему на апостолов и зовется водою. В ней и то, и другое. Водой сошел огонь. И так символически обозначается образ причастия Святому Духу. Через плоть Спасителя мы причащаемся Святому Духу. И подобно тому, как мы не можем сказать, что приняли Святого Духа без посредничества Христа, так нельзя сказать, что эта вливаемая вода не причастна божественной Евхаристии.
Примечания
[1] В предлагаемом вниманию «Изъяснении» Кавасила описывает архиерейский чин литургии.
[2] В наше время на православной литургии читают Апостол и Евангелие тогда, как в XIV веке в Византии еще сохранялась раннехристианская практика трех чтений — из Ветхого Завета, Апостола и Евангелия, перемежавшихся пением псалмов и антифонов.
[3] В византийских храмах сосудохранилище, или ризница, находилось в отдельном здании, расположенном недалеко от храма.
[4] Проскомидия совершалась в сосудохранилище. Оттуда торжественная процессия с Дарами направлялась в храм, где приготовленные для таинства хлеб и вино поставлялись на престол. Это шествие получило название Великого Входа.
[5] Дориношение (от греч. ????????? «нести копья») — символическое изображение триумфа императора-победителя, вносимого в город на щитах. Во время Великого Входа ангелы незримо вносят на своих копьях «Царя всех» Христа.
[6] Псевдо-Дионисий Ареопагит — автор трактата «О церковной иерархии» (V век).
 
                  Изъяснение священных одежд
Диаконское облачение и священническая фелонь
Одежда диакона имеет рукава, так как он служитель и ему необходимо иметь руки, хорошо приспособленные для дела. [Одежда] же священника, именуемая фелонью  — без рукавов, что обозначает непригодность иерея для человеческой деятельности и то, что он и в обыденной жизни пребывает как бы вне плоти и мира, и во время [совершения] своего служения, которое во всем зависит от одной только божественной длани и [в которое] он сам не привносит никакой человеческой инициативы.
Епитрахиль
Епитрахиль символизирует изливающуюся благодать священства, которая почивает на шее принявшего ярмо Христово; [епитрахиль] спускается по груди до ног, умягчая сердце и освящая все тело. Ее следует подвязывать поясом — попечением о добродетелях и наказанием телесных похотей и как бы растопить их, согласно заповеди божественного Павла, повелевающего Тимофею: не пренебрегай благодатию, тебе данной (1 Тим. 4:14).
Омофор
Архиереям вместе с фелонью полагается и омофор, полагаемый на плечах. Он обозначает домостроительство и милость к находящимся «под их рукой». Его носят епископы, словно удерживая [им] подопечных, как матери носят на руках и на плечах детей, еще не умеющих ходить. Это же может и епископ по отношению к тем, кто находится в его попечении.
Гонагион
А поскольку [священник] является не только отцом и педагогом, но и судьей, знающим как наказывать духовно, нечто подобное мечу препоясывает его, т. н. гонатион [7], который делается в виде ножей, и когда мы слышим [слова] «кинжал духа» (Еф. 6:17), то сказанное [становится] ясным. Когда гонатион прикрепляют к поясу, то говорят: препоясал меч свой на бедро свое, Сильне (Пс. 45:4), ибо воистину силен имеющий в себе крепкого Бога.
Примечания
[7] Обычно епигонатион.
               Богородичные гомилии
Слово на Преславное Рождество Пресвятой Владычицы нашей Богородицы
I. Прежде всего, призовем здесь Бога, не с тем, чтобы предложить слово, равное предметам [рассуждения] и достойное сути [прославляемого события] - сие совершенно превосходит человеческие надежды, - но с тем, чтобы хоть каким-нибудь образом была принесена хвала [сегодняшнему празднику] от лица присутствующих, и мы бы, памятуя о множество тех, кто говорил [о нем], не оказались позади остальных; а кроме того - что и важнее - чтобы приобрести пользу от [проявленного) усердия и получить в награду за слово некоторое освящение так же, как [получают] и совершающие некоторое священное последование. Прежде всего, я бы молитвенно испросил того, что, как знаю, Всепетая предпочитает всему [остальному] и чего прежде прочего желает Своим песнословцам - пользы душевной. Ведь и в Своих [к нам] благодеяниях, и в тех ответных за Ее благодеяния наших благодарениях, которые Она удостаивает принимать, во всем Она ищет пользы душевной.
Итак, полагаю, своевременно будет не мимоходом помянуть тех подлинно блаженных, которые доставили сему миру общее благо, - не только воздать им хвалу, подобающую по закону, но и прославить их, насколько возможно светло, прежде, чем исполнить долг перед Самой Девой. Ведь неуместно миновать общих благотворителей или, вовсе ничего не сказав из должного или лишь кратко упомянув тех, для должной хвалы которым не хватило бы и согласного гласа всего мира. Если служители с необходимостью должны соответствовать и во всем удовлетворять тому, к чему они приставлены - ведь Устрояющий дело, будучи Премудр, знает, что надлежит сотворить, а, будучи Всесилен, ни в чем не имеет недостатка, то какое преизобилие похвал вы не превзойдете, о блаженная двоица, которую Бог удостоил послужить делу из всех дел от века лучшему и вепичайшему, из всех чудеснейшему и из всех полезнейшему; я говорю о воплощении и рождении среди людей Того, Кто от нас избрал Себе Мать?
II. Ведь как несчастьям и соблазнам надобно придти, но, - говорится, - горе тому человеку, через которого они приходят (Мф.18:7); так равным образом из тех достойных и праведных, кто [человеческому роду] принес пользу, хотя все должны наслаждаться честью, лучшие и праведнейшие прочих вы; настолько вы выше их всех: и полководцев, и законодателей, и священников, и народных вождей, и всех тех, кто постоял за сродников, - насколько было бы пределом нелепости сравнивать то, что открылось людям через вас с тем, что было успешно совершено ими. Ведь если для того, чтобы сохранить людям эту тленную жизнь и уберечь в нескольких телах от общего потопа общую природу, был избран муж, праведнейший из живших тогда; если для того, чтобы освободить евреев, требовался вождь и из всего множества народа только Моисей, который украсил душу упражнением во всякой добродетели и в отличие от всех [своих соплеменников] мог видеть Бога и слышать Его глас, удостоился этой чести; если для возвращения в Обетованную землю потребовался тот славный Иисус [Навин]; если еще до них Авраам получил награду за благочестие и стал отцом народа, наученного богопочитанию; одним словом, если из всех потрудившихся для общего блага и не было никого, кто уже заранее соответствовал бы [предстоящему подвигу] и не обладал душой, совершенно готовой к тому, к чему позднее он руководил остальных; - то, когда потребовалось освободить Вселенную от господства демонов и внести бессмертие в жизнь смертных, заронить в души людей семена ангельской жизни и, говорю в целом, соединить небо и землю, каковы, следует полагать, были те служители, которых Бог употребил, ниспосылая миру сию дивную благодать. Их по праву можно именовать орудиями Его человеколюбия, Его соработниками сил или еще чем высшим. Ясно, что страдание, гнев, мучение, заслуженно посылались злым через злых ангелов, доброе подавалось через добрых; а прекраснейшее из всего было осуществлено для людей через несравненно со всеми лучших. Ведь и Моисея, и Ноя, и Авраама, и тех, пользой от кого наслаждался народ, всех вы препобедили совершенно праведностью, хранением закона и боголюбием. А то, что вы так много смогли пред Богом и к столь дивной были возвышены чести, ясно свидетельствует, что вы более всех людей угодили Богу. Есть несомненное доказательство, что вы потому и стали угодны Богу, что преимущественно пред всеми людьми исполнили закон и взяли [надо всеми] верх своей праведностью.
Ведь вашим плодом по праву именуется Блаженная Дева (а сказано: по плодам их узнаете их (Мф.7:16), а что можно по считать большим, когда Ее порождение случилось не просто от вашего естества, но оказалась делом вашей молитвы и праведности: естество отказывалось от превышеестественных родов, все было передано на суд Божий, Бог же внял вашим молитвам, а действенная молитва получила побуждение от добродетели. Даром, данным от Бога родителям, является потомство, делающее их блаженными, а так как Бог, все расположивший мерой и числом (Прем.11:20), не может быть лицеприятен, то каковы вы, получившие плодом [Деву], становится явным по величию дарованного, подобно тому, как можно, я думаю, оценить атлета по венку.
III. Поскольку благодать является исполнением закона, и поскольку мы знаем, что новое является плодом старого и никакой плод не мог бы родиться от еще пришедших в меру исполнения, то становится ясным, что вы стали отраслью закона во всем совершенной: иначе бы вы не родили плод закона и сокровище благодати - Деву. Если же пред Богом Судией оказывается достойным многого тот, кто о немногом заботился с должным усердием, то сколь светло вся воссияли вы, вполне соблюдя закон, почтив более всех прочих Скинию Свидетельства? И потому вы одни из всех выносили и явили [миру] истинную Божию скинию, которой та [древняя] настолько уступает, насколько всякий образ и тень истине. Вы бы не были удостоены этих величайших [даров], если бы над малым не потрудились со всем подобающим усердием, и не восприняли бы истинное, если бы небрегли о имеющем значение тени.
Как и Спасителю, намеревавшемуся ввести новый закон, приличествовало прежде исполнить всю правду ветхого закона, так и вам, ставшим уже возле преддверия нового закона и подготовившим храм для восприятия благодати, надлежало прежде стать тщательными хранителями закона. Ведь благодать есть исполнение закона. И как было бы возможно, не преуспев в существующем, добавить недостающее? Как можно было установить кровлю закона, не воздвигнув прежде прекрасно все здание?
Сколь велика была испорченность евреев, открылось из уничтожения закона и сокрушения скрижалей, когда Моисей не вынес того, чтобы доверить ушам пьяных те глаголы, которые он сам воспринял после поста и многих трудов трезвенным умом. Напротив, то, что вы явили Деву и создали ту живую книгу, которая содержала не просто закон, но Самого Законодателя, было явным свидетельством сверхъестественной добродетели. Подобно Моисею вы постились и призывали Бога, ответ же получили другой, чем он: тот обрел в молитвах закон, вскоре исчезающий, вы же - кровь, образующую Новый Завет, которую воспринял Сам Бог, Который вошел во внутреннее за завесу и приобрел вечное искупление, - как говорит ап. Павел (ср. Евр.9:12).
IV. Что же святее уст, обративших к Богу столь действенный глас? Что уподобится душам, которые породили такую молитву? Не угоднее пи они Богу всех жертв, не священнее ли алтарей? Надлежало ведь, чтобы от такого корня и таким путем Божия Матерь получила духовное тело, от корня - ближайшего к Богу из всех людей, путем, который есть сила молитвы. Воспользовавшись сими подобающими зачинателями, пришла в мир Та, Которая доставила человекам Бога, разрушила вражду между ними, открыла путь молитвам на Небо, упразднила средостение разделения. Хотя бы подобное случалось и с другими, и рождение как плод молитвы не было неведомо ни жившим в древности, ни в позднейшие времена, но Она, открывшая для всех сокровищницу благодатных даров, стала причиной не только тех из них, которые были после Нее, но и бывшие в прошлые времена говорят о Ней. Все они восходят к Ней: или в силу того, что древнее относится к новому таким же образом, как тень получает от тела свой вид и форму, или потому что Она была общим украшением еще прежде прихода в мир, когда Бог издревле украсил Свою Мать почестями, которые Он назначил для человеческого рода.
Отсюда понятно, что вовсе не одинаково это случилось с остальными [праведниками] и с Пречистой, не ближе сходство, чем между тенями и истиной, образами и самой вещью. Как у древних кровь была очищающей от грехов и прежде великой Жертвы [Сына Божия], но обе эти жертвы настолько в действительности различались, насколько по виду и по имени совпадали - ведь и то, и другое: кровь и жертва, и во оставление грехов, - таким же образом и здесь. Ведь Одна [Дева] воистину была и результатом святой молитвы, в которой не было ничего противного Богу, и Она же Одна была даром Божиим, который достойно подается просящим и восприемлется желающими, Ведь то, что имела Дева, сочетает руку дающего и восприемлющего. Поэтому естество не могло принести ничего сообразного рождению Девы, но Сам призываемый [супругами] Бог соделал все и, отодвинув в сторону природу, непосредственно, так сказать, создал Деву как первого человека. И прежде всего, и законнее всего первым человеком является Дева, Которая первая и единственная явила природу [человека]. Депо обстоит следующим образом.
Из тех многих [благодеяний], которые Бог или уже даровал людям, или намеревался уделить как награду подвизающимся за сохранение данного, тот дар является главным, который и созидает человека преимущественно перед всеми другими, а именно: любить чисто Бога, жить сообразно разуму, владычествовать над страстями и не приобщаться никакому греху. Для того, чтобы вести такой образ жизни и быть совершенно чистыми от всякой скверны, нам от начала была придана сила, во-первых, пусть не без трудов и борьбы брать верх над грехом, а во-вторых, выставив и употребив все [имеющиеся] у нас [возможности], препокоиться от трудов и без борений пребывать хорошими и не согрешающими в нетлении тела и нести в себе [все] это. Иначе удел человеческий не был бы сообразен со здравым смыслом. Ведь если бы естество наше было так расположено ко греху, что вследствие наносимых им ран мы бы стали совершенно нечистыми, хотя бы мы напрягали все [силы] и изощряли наш ум, и, таким образом, зло оказалось бы в нас неисторжимо, то тогда, во-первых, мы бы стали хуже бессловесных тварей, в которых нет ничего дурного, а во-вторых отсюда трудно было бы не навлечь обвинение на Творца за то, что Он не во всем Благ как являющийся создателем злого, и за то, что Он не всегда правосуден, требуя от нас того, что не было вложено е природу, и за то, что Он несправедливо взыскивает за вину всякого греха, не вооружив человека против него. А если бы Он изначально так связал [человека] со своими благими действиями, что ничего не делая сами, мы бы являлись добрыми, то в таком случае мы бы не оказались подлинно добрыми, не сами по себе устремляясь к благу и добродетели, но будучи к тому принуждаемы, скорее претерпевая добро, чем исполняя, Тогда какой прок от самостоятельности разума, полученного нами как основание для похвал и венцов, которым мы и отличаемся от влекомых собственным естеством и благодаря которому поступаем по собственному побуждению.
Однако и то неподобно Богу, чтобы вовсе не дать человеку упокоения от браней за добродетель, каковых браней Он Сам нашел (нашу) природу достойной, но дать тому бороться без конца, не зная никакого предела усилиям. Тогда бы не было никого несчастнее человека в сравнении со всеми остальными, имеющими к чему стремиться и где препокоиться. Поэтому совершенно необходимо верить в то, что сила против всяческого греха от Бога была вложена в природу, а от нас требовалось преобразовать эту силу в действие и, таким образом, по своей воле и благодаря самим себе пребыть добрыми, а Бог бы затем приложил Свою [помощь] для усовершенствования в нас добра и упокоения от трудов и усилий. Но зачем другим нужны подвиги (труды), как не потому, что добродетель наша, будучи несовершенной, находится недалеко от противников, мы же должны беречься греховного соседства? Тогда не будет никакой опасности и никакой, даже самой малой, возможности греха, когда Бог, совершеннейшее благо, овладеет всеми нашими стремлениями, не оставив вне Себя никакой пустоты.
Таковы дары Божии людям, и такое имеют они величие. Люди же, которые получили природу из руки Творца столь прекрасной (получили бы и еще более прекрасное, если бы сохранили первое), так плохо кончили, что не смогли ни управлять существующим, ни пользоваться наличествующим, как было должно, ни получить последующее, которое было бы много лучше и которое они бы получили, если бы проявили себя хорошими домоправителями первого. Но сила против греха была в природе и была при каждом, но никто не претворил ее в действие и никто не прожил жизнь, будучи чистым от вины, но болезнь, начавшаяся от первого человека, через всех прошла и всеми овладела, так что, казалось, мы зло имеем в своей природе. Красота, присущая природе, сокрывалась, и в таком бесчисленном множестве человеческих теп не видно было человека, поскольку все употребляли силу души на сквернейшее, и присущее добро никак не проявлялось, так как никто не жил сообразно ему.
VI. Но Пречистая Дева, не имевшая Небо градом и произошедшая не от сущих на Небе, но от земли, общим со всеми образом, - от того самого падшего рода, который не познал свою природу, - Она Одна из всех людей, живших от начала века до последних времен, противостала всякому злу и вернула Богу непорочной от Него полученную красоту и воспользовалась для того всеми возможностями и сбереженным оружием. Любовью к Богу, крепостью души, прямотой стремления и величием разумения Она обратила в бегство всякий грех и установила победный трофей, с которым ничто не сравнится.
Поступив так, Она явила и человека таким, каким он [изначально] был создан, явила и Бога с Его неизреченной премудростью и человеколюбием. И Того, к Кому позднее, облачив Его телом, Она привлекла очи всех, [Дева] прежде расположила к Себе Своими делами, и благодаря Ей Одной стало подлинно возможно для твари познать Творца. А ведь до этого ни закон, ни языки пророков, ни искусство Творца, явленное в видимых вещах, ни небеса, проповедающие славу Создателя (ср. Пс.18:1), ни ангельские попечения и промышления, ни что-либо другое из сущего не оказались достаточно сильными, чтобы явить божественную благость и премудрость. Ведь только человек, несущий в себе образ Божий, если явится тем, что он подлинно есть, свободным от всяческих фальшивых черт, может показать Самого Бога. Смогла же это сделать и преславно сохранила человеческую сущность чистой от всего Ей чуждого, одна из всех уже бывших и еще грядущих людей Блаженная Дева. Ведь ни один не родится чистым от нечистого (Иов.14:4). Это и превыше всякого чуда, и повергает в трепет не только людей, но и самих ангелов, и посрамляет любое словесное преувеличение. Ведь [Дева], будучи точно таким же человеком и не имея в Себе ничего большего по сравнению с остальными людьми, все-таки Одна избежала общей болезни.
VII. Как смогла Она это? Какими руководствовалась рассуждениями? Или точнее, как пришла Она к тому намерению, чтобы смело вступить в ту борьбу, в которой, как Она слышала, не посчастливилось никому из сродников? На каких взирая вождей? Кого имея основанием надежды? Откуда позаимствовав дерзновение? Естество находилось в таком положении, что большинство [людей] были знакомы с такой скверной, о которой нельзя и говорить, а что касается доброго меньшинства, то и оно имело нужду в тех, кто мог бы его поддержать, и было далеко от того, чтобы оказаться полезным для других. Что же это было, что доставило Деве победу, если Она и в жизнь эту вступила не прежде всех людей, и тем самым не унаследовала природы, не привыкшей ко греху, и если Она не родилась после Нового Человека и Им принесенной перемены? Ведь если бы Адам, которого все побуждало к добродетели и отвращало от зла, победил грех, в том не было бы ничего удивительного. И образ жизни, и ее место, исполненное всяческого наслаждения, и времяпровождение, не обремененное тяжкими трудами, и тело, не испытавшее греха, и душа, не вкусившая никакой скверны, и еще то, что он не имел никакого человека начинателем рода, но непосредственно Бога знал и отцом естества, и наставником, и законодавцем, Который охотно вступал с ним во всякое общение - все это было сообразно тому, чтобы сохранить его любовь к Богу нерушимой. Те же, которые родились после благодати и примирения, и Новой Жертвы, и излияния Духа, после неизреченного рождения в воде и страшной трапезы, или бы и отстали от всякой скверны, как воспользовавшиеся бесчисленным множеством и к тому же сверхъестественных вспомоществований, не показали бы ничего удивительного. Ныне же, когда столь тягостно и обременительно оказалось для человека до конца противостоять греху, что первый из нас оказался и первым, преступившим закон, и хотя прекрасно был вооружен для пребывания в добре и добродетели, тотчас пал, не устояв перед нападением [врага]; когда даже те, которые рождены после искупления и [дарования] благодати - говорю, конечно, о тех, которые ревностнее других и наставлены в высочайшем любомудрии, - если обратиться внутрь самих себя, почувствуют, что не вовсе они непричастны злу и потому нуждаются в постоянном очищении, - чей разум сможет помыслить и чей язык достойно воспеть сего чистого человека, Ту, Которая, придя в эту жизнь и не до общей немощи, и не после общего врача, силой одного только благоразумия души, без какого-либо помощника, в самом зените, самом расцвете зла, на земле осуждения, с естеством, навыкшим быть постоянно побеждаемым, в теле, подчиненном смерти, когда все, способные помогать скверне, наличествовали во множестве, а все, знающие, как с ней бороться, отсутствовали, смогла соблюсти душу чистой от всякого зла, что не смог сделать никто из тех, кого повсюду восхваляют?
Ведь если Она прежде общего примирения, прежде, чем прийти на землю Миротворцу, Сама силами Своей собственной природы разрушила вражду, отверзла Небо, привлекла благодать и восприняла силу против греха, - то это чудо, превышающее всяческое разумение. Что же Она принесла столь сверхъестественное, что это оказалось равносильным великой жертве? И если, когда [наше] естество было [Богу] враждебно, такой образ жизни оказался возможен, и, когда преграда еще существовала, Она соединилась с Богом; и если стена, отделявшая вселенную от Бога, не устояла перед усердием одной души, - что может быть удивительнее того? Ведь и не сочетал Ее Бог как-то специально с этим любомудрием, и не удостоил большими по сравнению с прочими вспомоществованиями Ту, Которая принесла [столь много] другим, но руководствуясь только Своим рассуждением и воспользовавшись только в равной мере всем дарованными средствами для [стяжания] добродетели, Она одержала эту новую и преславную победу.

VIII. Полагать, что Бог созидает добродетель в душах людей как нечто подобное прочим творениям, прежде всего, противно понятию о добродетели, которая есть благое произволение и дело нашего расположения [воли]; ведь те, кто в сем бытии пользуются рассуждением и свободой воли, тем возможно достичь благобытия через должное употребление рассуждения и свободы воли, а благо не может быть разрушением бытия, и преуспевание в добре не может лишить нас уже имеющегося добра, но, скорее, добавить. Нелепо же, чтобы мы вредили самой природе и природным склонностям, хорошо поступая, и лишились свободы через умножение добродетели. Затем - такое предположение является началом бесчисленного множества несуразностей. Ведь из него с необходимостью следует или то, что никто ни за какое лукавство никакой вины не заслуживает, и то, что добрые не по справедливости удостаиваются наград, как поступившие не самостоятельно и не управляющие своей волей, или, если не согласиться с первыми предположениями о том, что Бога следует считать несправедливым, если Он при воздаянии одних увенчивает, а другим определяет крайние наказания, ни то, ни другое, не делая сообразно со здравым смыслом. Кроме того, это показало бы [Бога] завистливым, если Он мог всех людей явить наилучшими и в равной мере удостоить благодеяний, а затем уклонился. Каким образом могло бы тогда оказаться, что Бог не взирает на лицо человека, и что Он хочет всем спастись, и что Он является самым общим из всех благ, настолько более общим, чем звезды, свет и прочее, что также достается всем, насколько больше Он изливается и насколько более обильным благом является? Это невозможно ни вообразить, ни помыслить. Ведь абсолютно всем видно и то, что Бог наделил всех людей из всего вообще наибольшей помощью к любомудрию; если всех - наибольшей, то значит всех - одинаковой; потому невозможно представить и совершенно нелепо помыслить, что есть большее благо и скорее ведущее к добродетели, чем жительство Спасителя во плоти, Его здесь пребывание, смерть и Воскресение и все, что из этого проистекает, и чем вся Вселенная в равной мере может наслаждаться. Итак, та помощь, которую Он оказывал Матери, никак не была большей, чем та наибольшей из всех [помощей], которая была сообща дана всем вообще людям.
IX. Значит, Пречистая Дева из Своих праведных дел Сама сплела Себе венок. Получив от Бога то же самое, что и остальные, Она тем, что добавила от Себя, настолько превзошла других, что не только победила там, где другие уступали, но так преславно победила, что послужила и ко Своей славе и к пользе других людей, как если бы все потрудились для этой победы. Ведь через Свое превосходство Она не показала худшим человеческий род, но украсила его; дала возможность не вниз смотреть как побеждаемому, но показала имеющим большую славу; Своей исключительной красотой Она не изобличила безобразие сродников, но уделила им красоту. Защитив Саму Себя в достаточной мере в том, что касается Ее собственного естества, и ничего не добавив к общей для всех вине греха, Она не сотворила для них еще более тяжких наказаний, но, отличившись неким новым образом, так уличила и победила грех, что послужила освобождению от всякого зла обличенных и побежденных. Таким вот образом не только в Себе Самой, но насколько это было возможно, и во всех людях данную им красоту Она сохранила чистой от того, что противно естеству.
X. Всякий, кто примется исследовать [данный предмет], может найти [вышесказанному] многочисленные и явные доказательства. Во-первых, когда Бог пожелал на Нее снизойти, ничто не препятствовало Его нисхождению, а Он не мог бы снизойти, если бы между [Ним и Девой] была воздвигнута возбраняющая преграда. А это бы произошло, если бы что-нибудь близкое греху усвоилось Блаженной Деве. Сказано ведь: беззакония ваши произвели разделение между Мною и вами (ср. Ис.59:2). Не следует думать и так, что преграда существовала, а Бог Сам Своим снисхождением разрушил стену; ведь, когда Он еще не сошел, не чем было разрушить препятствие, я говорю, о крови и страстях [Христовых]. Ведь только этим надлежало разрушить грех. Ибо и у живших под законом и имевших образы благодати [было известно], без пролития крови не бывает прощения грехов (Евр.9:22).
Далее, кто не знает относительно Девы определений, которые объявляют Ее не вкусившей никакого греха? Ведь Сам Судия, Который - говорит Писание - не смотрит на лицо (Лк.20:21), выносивший суд и об общей Матери людей [Еве], и о Деве. Первой, как согрешившей, определил печаль, Деву же удостоил радости. Отсюда очевидно, что, если печаль прилична согрешившим, то те, кому полагается радоваться, не имеют ничего общего со грехом. Потому ведь никому другому из живших прежде Девы от века людей, Бог не предложил радоваться, что они все попадали в число подлежащих ответственности за грех и все разделяли древний несчастный удел.
Рассматривающим приготовление Девы к Таинству становится ясным [еще и] следующее: когда Она старалась узнать образ нового рождения, то есть, Какой став и что претерпев, Она родит Бога, Гавриил помянул Духа и Силу Всевышнего и прочее подобное; но в его благовещении не было ничего о разрешении от вины и отпущении грехов. А ведь прежде остального требовалось бы это приготовление, если бы оно действительно требовалось. Ибо если Исаия, который посылался просто вестником Таинства к тому же еще не явленного, нуждался в очищении и очищении огнем, то о Той, Которой надлежало стать служительницей уже самих этих изумительных дел, и принести ради них не только язык, но душу, и тело, и все, разве не ясно [Бог] засвидетельствовал, что Она не имела ничего, что следовало бы отбросить, когда не потребовал освобождения от скверн?
Если же некоторые из святых учителей говорят, что Дева была предварительно очищена Духом, то следует полагать, что они понимают это очищение как прибавление благодатных даров, как и о ангелах, в которых нет ничего дурного, говорится, что в этом смысле и они очищаются. Это же самое, уже после неизреченного рождения, Спаситель засвидетельствовал о Матери, сказав при общем собрании: Матерь Моя и братья Мои суть слушающие Слово Божие и исполняющие Его (Лк.8:21). Этими словами Он не столько их, сколько Мать хотел прославить: ведь Он удостаивает их имени Матери и братьев за то, что предметом их усердия был Божественный закон. Ту же, Которую Он не только почтил наименованием Матери и не просто назвал Своей Матерью, но подлинно имел Ее таковой, Он показал превзошедшей всякое преизобилие святости.
XI. Если же тех, кого Он удостоил только [сего] имени, Он знал как тщательных блюстителей закона, то относительно Той, Которой Он даровал и быть [Матерью], Которая и родила Его, не ясно ли, что Он признавал, что Она никогда, ни одним помыслом, ни в чем не уклонялась от Его заповедей и законов, и что праведность Ее настолько же выше, всякой человеческой праведности, насколько просто "именоваться" отличается от подлинно "быть", насколько вещь идет прежде имени. Как не могло быть, чтобы Она родила Его более прекрасным способом, чем Она родила и стала Его Матерью истиннее, чем Она стала (но достигла крайнего предела родственной близости к Нему), так невозможно было Ей стяжать что-то большее к тому благомыслию, с которым Она жила от начала до конца.
Есть еще и следующий явный знак, что Блаженная Дева была избавлена от всякой скверны: ведь Она вошла в священнейший чертог, который был недоступен и самому предводителю священников прежде, чем он очистится от всякого греха (насколько тогда было возможно очищение от греха). И тем, что для этого Ей не потребовались никакие умилостивительные и очистительные жертвы, Она показала, что не имела ничего, от чего очиститься. А ведь Она не только вошла туда необыкновенно, но и обитала затем там от детских лет до наступления девичества. И ни в начале Своего пребывания, ни по мере возрастания, Она не нуждалась в очистительных жертвах. И что неимоверно, никому из Ее современников не показалось отступлением от священных установлений то, что первосвященник со страхом и трепетом однажды в год дерзает войти не без очистительной крови (ср. Евр.9:7), а Дева же пользуется Святилищем как домом, там подкрепляется пищей, там вкушает сон, там проводит все Свое время. Но и обычным человеческим вещам Она была причастна образом, превышающим человеческий: ведь и для подкрепления сил пищей Ей не нужны были плоды земли и руки людей, но устроителем Ее трапезы был Ангел. Но, по-видимому, не только Тому, Кто видит тайное, но и очам людей было открыто, что Она выше всякой вины и чище, чем те, кто нуждается в человеческих последованиях. Столь сиятельна была Ее добродетель и больше могущего быть утаенным. Хотя возраст, происхождение и род жизни не могли проповедать Ее добродетель среди тех, кто все еще слепотствовал и был погружен в бездну мрака, так как Солнце правды еще не воссияло, однако ничто не воспрепятствовало, чтобы явился этот свет, и красота Ее души препобедила все препятствия и дала слепцам почувствовать прикосновение луча. И заслуженно. Что могло обладать такой силой, чтобы скрыть величие сего любомудрия, которое, согласно пророку, покрыло сами небеса (Авв.3:3). Ведь Та, Которая оказалась такой победительницей всякой человеческой скверны, что всю ее тотчас с легкостью смогла разорить, как могла быть объята ее мраком?
XII. Именно поэтому люди, признав, что Ее [дарования] и величайшими из всех, и сверхъестественными, и таковыми, каких нет ни у кого другого, почтили Ее тем лучшим, что имели, предоставив Ей жилищем священнейшее место, которое они прежде посвятили Богу от всей земли, одно - Единому. Это место они дали Ей для жительства, посчитав, что одно и то же место должно быть и святыней Бога, и обиталищем для Пречистой, чтобы одним и тем же можно было и Богу воздать поклонение, и Деве честь, точнее, чтобы один и тот же дом и Ее имел внутри, и был храмом Божиим. Бог же, Который тем лучше Ее знал, что зрел внутрь Ее сердца, и потому Один был сведущ, чего Она достойна от Него получить, и Один был способен Ей это уделить, украсил Ее тем, чего Она поистине была достойна. Выведя Ее из тех священных стен, Он привел Ее к иной скинии, сделанной не из облака, не из крыльев ангелов или архангелов, не из чего-либо иного сотворенного и подчиненного, - но Он Сам стал скинией для Блаженной, Сам, Который обитает в неприступном Свете (1Тим.6:16), Который есть Сила Всевышнего, Сам Господь осенил Ее (Лк.1:35), как возвестил священнейший Гавриил. Ведь Бог Одного Себя Самого счел быть достойной скинией для Той. Которая Одна стала достойной скинией для Бога.
XIII. Пребыванием же Девы в том [земном] Святилище Бог возвеличип не Ее, но само то место, таким же образом как древнюю пасху Он почтил через приложение Своего заклания, крещение Иоанново через крещение духовное и все прочие образы через их истинное осуществление. И если другие образы относятся к другим предметам, то Святое Святых, конечно, подводило к Пресвятой Деве. То, что это место воспринимало входящим одного только первосвященника, однажды в год, уже очищенного от грехов, предуказывало на неизреченное Ее чревоношение, принесшее Единого Безгрешного, Который однажды за все времена, одним жертвоприношением, весь истребил грех. То, что [Святое Святых] было недоступно для всех людей, кроме того, кто получил большее из всех освящение, обозначало, что Дева никогда ничего не носила в душе такого, что бы не было вполне свято. Потому и было это место так сильно почитаемо, что было предназначено восприять внутрь себя [Деву], ибо ни с какой другой стороны оно не заслуживало такого благоговения. Ведь из тех вещей, которые в нем находились, никакие не были настолько священны, чтобы самим по себе считаться неприкосновенными для большинства людей. В числе тех предметов была манна, которую всем можно было брать руками, вносить в дом и вкушать; там был посох, никак не более священный, чем священники, которые его носили и ради которых он [некогда] процвел. Ценнее всего были скрижали, содержавшие закон, мо и их все носили в руках. Что же иное так разительно изъяло это место [из общего употребления], если не [содержащиеся в нем] образы Пречистой, к Ней возводящие. Поэтому, быв неприступным для всех людей, [Святое Святых] оказалось открытым для вхождения Девы. Своим явлением Она сразу разрешила издревле бывший закон, который в том и имел значение, чтобы, намереваясь воздавать Ей честь и сохраняя [Святое Святых] для Нее Одной, не допустить вхождения никого из прочих, и Деву как Превысшую человека, сразу восприять, не воспомянув даже об общем человеческом уничижении. Отсюда видно, какой нужно сделать вывод из самых этих примеров: если по отношению к прообразующему Ее месту такое было отдаление всех, что скажем так, оно никак не сообщалось с людьми и со всей Вселенной, то из меры низшего можно понять величие высшего.
XIV. Как очертание тени, будучи образом изображаемых тел, чисто запечатлевает и сами тела, таким же образом отделенность Девы от всего человеческого, Ее возвышение над земным, а равно и то, что от земли Она ничего не взяла, но имела ум, неприступный всякой скверне, - все это как в некоем неясном и смутном символе изображалось тем, что было во Святом Святых. Это вполне соответствует и сообразуется с правдоподобным рассуждением и порядком вещей. Ведь кроме того, что Матери Безгрешного следовало и Самой стать в этом Ему подобной, также было необходимо, чтобы человек сам по себе усердием ума и крепостью стал выше всякого греха, и это ради многих причин. Во-первых, подобало, чтобы человеческая природа явилась тем, чем она была, дабы принести Создателю подобающую честь и славу; ведь ни а первом [представителе] человеческого рода, ни в тех, которые от Него произошли, как в поврежденных грехом, нельзя было обрести [неврежденного] человека, так что Второму Адаму, в Своем божественном естестве пребывающему, совершенно не представлялось возможным явить иную природу, то есть нашу. Ведь Сам Он был не в том отношении ко греху, какое должен был иметь человек в этой жизни. Он вовсе был неприступен греху, а не то, что, имея возможность двоякого выбора, предпочел добро злу и устремился к добру, хотя мог стать и злым. Отсюда надлежало, чтобы открылся тот, кто, имея возможность согрешить, ни в чем не согрешил и был таким, каким Бог возжелал в этой жизни быть человеку. А иначе Создатель напрасно бы употреблял Свое искусство и это в прекраснейшем из [Своих] деяний, когда бы естество не предоставило ни в одном человеке тот образ, получить который от естества было целью Создателя. Затем, согласно ли с требованиями разума, чтобы закон Божий не был никем в полноте сохраняем, и получалось так, будто Премудрый необдуманно его установил, когда затем не нашлось никого, кто бы соблюдал все законы, будто предписал то, чему никто не мог следовать, будто Он говорил, не найдя никого, кто бы захотел слушать, будто Преуспевший во всем в этом отношении потерпел неудачу?
XV. Итак, когда со всех точек зрения с необходимостью требовалось, чтобы явился человек - во всем тщательный делатель божественных заповедей, чистый от всякой скверны, то кто из прочих мог им стать, если не лучший из всех? Таким человеком была, по Божественному постановлению, Блаженная Дева, Которую Он Сам избрал для Себя как некий священный удел, отобрав его из всей Вселенной. Вообще же, поскольку было необходимо, чтобы один какой-то человек ясно явил человеческую природу, чем она собственно является, все же прочие люди не смогли подъять этой ноши, то сей жребий достался Пренепорочной. Бог вложил в нас силу через трезвение и усердие, о чем было сказано выше, брать верх над грехом, и вознамерился украсить победивших непадательным пребыванием в добре. И то, и другое было доставлено человеческому естеству Одной лишь Девой: одно, посредством того, что Она Сама по Себе успешно совершила, другое, через Того, Кому стала Матерью.
Ведь в Ней человек со многим преизбытком явил на деле способность бороться со грехом. Блаженная Дева воздержанием ума, прямотой воли и величием души от начала до конца изгнала всякую скверну. Затем в неизреченно Рожденном от Нее получил человек награду. Христос был непогрешим не как победивший усердием, но как увенчанный от начала, являясь врагам подобно герою со всеми его трофеями. И не то, чтобы Он имел волю, способную противиться злу, и сохранил ее бдением бесстрастной, но и имел ее неприступной, невосприимчивой ко всякому злу, также как позднее и тело [неприступное] тлению Он восхитил от гроба. Положению же человеческого рода соответствовала и возможность благодеяний ему. И именно Она породила [соделала так], чтобы после усердных трудов можно было стать безгрешными и совершенно непадательно пребывать в добре.
XVI. Итак первую, по ходу времени, чистоту человеческому роду представила Мать; Сын же вторую и прекраснейшую. И, конечно, приличествовало, чтобы это досталось прежде всего Блаженной Матери, то есть, чтобы то, что относится к Сыну, по Его же молитве, стало бы и принадлежащим Ей, чтобы Она уступила добродетели Сына и еще больше смогла через Него и прибавила Себе благодаря полученному от Него еще более прекрасную, чем прежде, славу. И как в этом мире, так и в раю, Она явила чистого и совершенного человека, каким в начале он был создан и каким должен был пребывать, и каким мог бы стать позднее, сразившись за Свое благородство. Поскольку надлежало человеческой природе встретиться с Божественной и так крепко соединиться, чтобы в двух природах стала Одна Ипостась, то следовало прежде каждой природе показать себя в незамутненной чистоте. И Бог явил Себя насколько только возможно было Ему явиться. Дева же Одна показала человека; и сим образом, будучи Богом и став человеком, показался Иисус, не прежде чем были отдельно явлены оба [естества], из которых Он. И как Бог, прежде положив в основание разум, а затем создав чувственное начало, в-третьих, творит из обоих соединение, то есть человека, так и, будучи Богом от начала, и явившись человеком едва ли к концу веков, Он стал Богочеловеком в последние сии дни. Поэтому, как я думаю, не в начале, но спустя много веков Бог приобщился человеческой природе в рассуждении того, что тогда она еще истинно не явилась, а теперь впервые открылась.
XVII. Итак, Пренепорочная не сотворила человека, но обрела погибшего; не дала нам природу, но сохранила, не создала, но содействовала воссозданию, стала помощницей Создателю и соработницей Художнику. Она дала [человеку] то, чем он был прежде. Бог добавил то, чем он не был. Но Он не добавил бы второе, если бы не обрел первое. У того, кому-это второе следовало добавить, то есть у Адама, единственной помощницей из всех живых существ была Ева; Богу же, в том чтобы явлено было изобилие благодати, одна из всех сущих, помогала Дева. Ведь никто из остальных не приобщился естеству Бога, а потому и не имел ничего общего для Его деяний. И Никто из сущих не оказался, таким образом, причастен благости Божией, чтобы смочь стать помощником. Лучший из художников делает свое дело и показывает себя лучшим, после того, как достанет инструмент, пригодный для всякого художества. Бог же проявил Себя после того, как Он нашел не просто орудие, во всем Ему подходящее, но сообразнейшую соработницу, Блаженную Деву. Все остальное время, можно так сказать, Он по большей части был сокрыт, ибо не было никого, кто бы Его явил. Когда же пришла в бытие Дева, тогда Он стал повсюду виден подобно тому, как из всех тел только через воздух мы ясно видим солнце, - ибо воздух не имеет ничего такого чтобы составило препятствие глазам для восприятия света. Таким же образом Она не имела ничего кроме чистоты и это было то, что исключительно сродно Первому Свету.
XVIII. Поэтому, празднуя со всякой радостью, светлые светло мы достигаем сего дня, в который все это восприяло свое начало, дня рождества не более Девы, чем всей Вселенной, дня, который первый и единственный узрел истинного человека, через которого всем стало доступно подлинное человечество.
Ныне поистине земля дала плод свой (Пс.66:7), земля, которая все прочее время с терниями и колючками приносила тление греха. Ныне небо познало, что не напрасно оно было воздвигнуто, когда открылось то, ради чего оно было образовано; солнце увидело то, ради чего оно восприняло видимый свет. Ныне вся тварь ощутила себя исполненной большей красотой и светом, когда воссияла общая красота. Ныне все Ангелы Божии прославили и воспели Владыку громким гласом, настолько сильнее, чем когда Он украсил небо хороводом звезд, насколько ныне восходящая выше и сиятельнее всякой звезды, и полезнее для всего мира. Ныне человеческая природа получила деятельное око, слепотствуя до самого этого дня. Ведь как позднее над слепорожденным, случайно с ним встретившись, сжалился Бог, так Он сжалился и над блуждающей и претыкающейся природой, и вложил в нее это дивное око. И человек узрел то, что на протяжении времени хотел видеть во многих пророках и царях, и не мог. Ведь подобно тому, как в одном теле много частей и много членов, но ни один из них, кроме глаза, не приспособлен обращаться к солнцу, так и из всех бывших от века одной Деве был доверен истинный свет, и через Нее - всем.
Отсюда от всякой твари Ей воздается беспрестанное славословие, и всякий язык воспевает Ей хвалы единогласно; неумолкающие гимны Матери Божией исходят от всех людей и ангельских хоров. К этому общему приношению присоединяется и наш гимн, пусть и меньший, чем мы были должны и чем приличествовал ревнующим; ведь мы смогли высказать меньше, чем подсказывало усердие. Очень многого не хватает из того, что мы еще должны [бы высказать]. Но пусть будет делом твоего, о Воспетая, человеколюбия отмерить благодеяние не нашей мерой, но Твоим великодушием. И как Ты Сама, будучи избрана от общего [нашего] рода в дар Богу, украсила остальную часть человечества, так и нам за то, что мы посвящаем Тебе эти слова, освяти сокровищницу слов и яви землю нашей души, бесплодной для всякой скверны, благодатию и человеколюбием Единородного Твоего Сына, Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение со Безначальным Его Отцом и Пресвятым, и Благим, и Животворящим Духом ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Перевод прот. Максима Козлова по изданию: Patrologia Orientalis. Tome XIX, fascicule 3, N 93, Paris, 1925: 465-484.
Слово на Благовещение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии
I. Если когда-либо подобает человеку радоваться, торжествовать и с веселием восклицать, если (когда-либо) само время требует говорить о великом и славном и испрашивать для себя возвышенность мысли, красоту речи и убедительность слов, то я не вижу, какая пора может быть для этого лучше сегодняшнего дня, в который с небес на землю явился ангел, принося всякое благо. Ныне небо величается, ныне земля веселится, ныне вся тварь радуется, и даже Тот, Кто содержит небеса, не отделяется от праздника. Настоящие события являются подлинным торжеством. Все соединяются в едином образе радости, все исполняются единого веселия: Творец, все твари, Самая Матерь Творца, Которая и нашей природе, и нашим собраниям, и нашим торжествам сделала Его причастным. Ведь Он, будучи благодетелем от начала и именно это дело (благотворения) всегда совершая, никогда нисколько не нуждался ни в чем и знал только то, чтобы давать и благотворить. Однако в сегодняшний день как это (обычное Ему дело) творит, так и второй части приобщается, становясь среди принимающих. Одно уделяв от Себя твари, другое от нее приняв, Он, будучи щедр, радуется более не тому великому, что Он даровал (твари), но, будучи человеколюбив, тому малому, что Он принял от пользующихся (Его же) благодеяниями; Он доставляет Себе честь не только тем, что уделил нищим рабам, но и тем, чем воспользовался от нищих. Ибо если Он и избрал истощание и воспринял нищету, однако, по воле Избравшего, наш дар стал для Него украшением и царством. А для твари (я говорю о творении как видимом, так и превосходящем пределы зрения), что может быть большим основанием для радости, чем видеть Своего Творца в себе самой и Владыку всего мира в кругу рабов, не совлекшего достоинство Владыки, но принявшего образ раба, не отложившего богатство, но передающего (его) нищему, не ниспадшего с высоты, но воз-водящего (туда) смиренного? Радуется и Та, благодаря Которой все эти дары даны были людям: радуется, как однородная с тварью, будучи соучастницей общих благ; радуется, однако, еще и тому, что (эти дары) даны были Ей прежде всех и преимущественно перед всеми, а также тому, что они именно через Нее достались всем; наконец, пятое и наибольшее основание для радости (Девы) то, что не только Бог, через Ее посредство, но и Она Сама, через то, что знала и предвидела, приготовила воскресение людям.
II. Ведь Ее нельзя уподобить земле, которая послужила сотворению человека, сама же никак в нем не участвовала, будучи использована Создателем только как материя, только становясь, но не действуя. Дева же Сама принесла и осуществила в Себе то, что привлекло Творца на землю и подвигло созидающую руку. Что же это было? Жизнь пренепорочная, образ жизни всесвятой; отвержение всякого зла; упражнение во всякой добродетели; душа, чистейшая света; тело, во всем духовное; сиятельнейшее солнца, чистейшее неба, святейшее херувимских престолов; полет ума, не побеждаемый никакой высотой, так что и ангельские крылья остаются ниже; божественная любовь, поправшая собою все страстное начало в душе; отдание (Себя) Богу; общение с Богом, не допускающее никакого помышления о тварном. Украсив всем названным и тело, и душу, Она обратила к Себе взор Божий; Своей красотой Она явила прекрасным и общее (человеческое) естество, так что Тот, Кто по причине греха оказался во враждебных отношениях с людьми, по причине Девы стал человеком.
III. Средостение вражды (ср. Еф.2:14) и преграда оказалась для Нее ничем, все отделявшее род (человеческий) от Бога в том, что касается Ее, было упразднено, так что еще перед всеобщим примирением Она одна заключила с Богом мир, не имея никакой нужды в заключении мира для Себя Самой. Но для других людей Она стала причиной великих благ. Прежде Ходатая Она явилась Ходатаицей за нас пред Богом - если употребить речение Павла (ср. Рим.8:34), - не руки воздымая к Нему за людей, но Жизнь предлагая вместо моления. И добродетель одной души оказалась достаточной, чтобы препобедить злобу всех от века живших людей. Как ковчег, который спас человека при общем для всей обитаемой вселенной кораблекрушении, и сам не явился жертвой общих несчастий, и для рода человеческого сохранил средства (спасения), так произошло и со Святой Девой. Она сохраняла Свой разум столь целомудренным, как будто никакой грех не был испытан людьми, но все пребыли, в чем и были должны, ветхое свое сохраняя обиталище. Пресвятая Дева и представления не имела о разлитой, если так можно сказать, повсюду греховности. Все охватившее наводнение злобы и небо затворило, и ад отверзло, и людей вовлекло в войну с Богом, и изгнало с земли Благого, и поставило на Его место лукавого, но против Блаженной Девы оказалось совершенно бессильным. Хотя оно правило всей вселенной и все привело в смешение, потрясло и разрушило, однако перед одним разумом и одной душой потерпело поражение; и не только перед Ней, но, благодаря Ей, и перед всем человеческим родом отступило.
Прежде чем настал тот день, в который Богу подобало, склонив Небеса, снизойти к нам, Дева послужила общему спасению следующим образом: с самого рождения Она строила жилище для Могущего спасти человеческий род и созидала дом Божий прекрасным, таким, который мог бы оказаться достойным Его. И Царь ни в чем не нашел заслуживающим порицания свой царским дворец. Впрочем, Она не только предоставила жилище, достойное царственного величия, но и приготовила для Него из Самой Себя багряницу, пояс и, как говорит Давид, величие, силу и самое царство (ср. Пс.96:6; 92:1). Подобным образом некий преславный град, выделяющийся величиной, красотой, благородством и численностью жителей, богатством и всякой силой, может не только предложить царю кров и гостеприимство, но и становится для него державой, украшением, крепостию и ополчением, и тем самым может ввести необоримое зло для врагов, а для своих спасение и множество всяческих благ.
IV. И во всем этом Дева помогла роду человеческому прежде времени общего спасения. Когда же назначенный срок настал, и приступил к Ней небесный вестник, Она и поверила, и вняла, и приняла на Себя служение; и было все это необходимо и безусловно требовалось для нашего спасения, а если бы не было с Ее стороны такого ответа, то ничего больше не случилось бы с людьми. Ибо если, как я сказал, Блаженная (Дева) не подготовила бы Себя, то не оказалось бы возможным, чтобы Бог благосклонно обратил взор Свой к человеку и пожелал снизойти, в отсутствии того, кто бы Его принял и смог послужить домостроительству (спасения). Итак, если бы Она не уверовала и не изъявила согласия, то не мог бы быть приведен в действие совет Божий относительно нашего спасения. И это ясно из следующего: Гавриил, обратившись к Деве с приветствием "Радуйся", и назвав Ее благодатной, возвестил Ей все относящееся к таинству спасения. И пока Дева старалась уразуметь образ чревоношения, Бог не сходил еще. Когда же обрел Ее послушной и принимающей предложенное, все дело тотчас было совершено: Бог облекся в человека, и Дева стала Матерью Творца.
Бог не предупреждал Адама и не требовал его согласия относительно его ребра, из которого должна была быть создана Ева, но, лишив Адама чувств, так изъял член. Деву же Он прежде научил и ожидал Ее веры, прежде чем приступить к действию. Относительно творения Адама Он совещается с Единородным, говоря: сотворим человека (Быт.1:26). Когда же сего Чудного Советника Первородного (Ис.9:6; Евр.1:6), - как говорит Павел, - Он вводит во вселенную и созидает Второго Адама, то делает Деву соучастницей Своего решения. И этот Великий Совет (Ис.9:6) - как называет его Исаия, возвестил Бог, а утвердила его Дева. Так что воплощение Слова было делом не только Отца, Его Силы и Духа - благоволения Отца, нашествия Духа и осенения Силы, но также и (делом) воли и веры Девы. Ибо как без участия (Трех Божественных Ипостасей) решение о воплощении (Слова) не могло быть принято, так и без согласия Пренепорочной и содействия Ее веры (Предвечный) Совет не мог бы быть осуществлен.
V. Бог, научив и убедив Ее таким образом, делает Ее Своей Матерью. Он заимствует Свою плоть от знающей об этом и желающей этого. Бог желал, чтобы, Матерь носила его во чреве столь же свободно, как и Он воплотился добровольно, чтобы Она стала Матерью по желанию и доброй воле, чтобы Она не просто соучаствовала, как что-либо из того, что движется по воле другого, но, будучи привлеченной к делу домостроительства, Сама принесла Саму Себя и стала соработницей Богу в промышлении о роде человеческом, так чтобы быть имеющей долю и участницей в связанной с этим чести. Далее, как Сам Спаситель не только по плоти был человеком и Сыном человеческим, но имел и душу, и ум, и волю, и вообще все человеческое, то и родиться Он должен был от совершенной Матери, Которая бы послужила Его рождению не только естеством тела, но и умом, и волей, и всем, что Она имела. (Необходимо было), чтобы Дева сделалась Матерью и телом, и душой, всецелое человечество принеся для неизреченного рождения. Поэтому, прежде чем принять на Себя служение (таинству Божественного воплощения), Она узнает о нем и отвечает верой, желанием и молитвой. Кроме того Бог желал явить добродетель Девы: какова Ее вера к Нему, каковы благородство помыслов, чистота разума и величие души, открывшиеся благодаря тому факту, что Она приняла и поверила дивному и совершенно новому слову, что Бог снизойдет к самодеятельному попечению о вещах, касающихся нас, а Она будет приобщена к этому делу и будет в состоянии послужить Ему. Первое (обстоятельство) является несомненным доказательством, что Она сознательно соучаствовала в том, что превыше всего и более чего никто не мог бы испросить. Второе является достаточным свидетельством, что Дева имела ясное представление о Божественной благости и человеколюбии. Мне кажется также, что Она не непосредственно Богом, (а Ангелом) была посвящена в тайну (Домостроительства), - хотя первый способ подобал Ей более всякого премирного ума, - чтобы вера, с которой Она жила в Боге, была явно засвидетельствована сама по себе, и чтобы все Ее поведение не расценивалось как результат воздействия убедившего Ее (Бога). Ибо как среди верующих невидевшие блаженнее видевших (ср. Ин.20:29), так и те благоразумнее, кто поверил рабам касательно воли Владыки, чем те, которых убедил Сам Бог. А то, что в душе Она не имела ничего отделявшего Ее от таинства, что нравы Ее были столь соответствующими (служению), что нельзя вспомнить ни о какой человеческой немощи, равно как и то, что без какого-либо сомнения спрашивала Она: Как это будет? - а не вела разговор о путях, которые бы привели Ее к достодолжной чистоте, и не имела нужды в тайноводителе, - все это, в самом деле не знаю, следует ли считать относящимся к природе сотворенной. Ведь если бы Она была Херувимом или Серафимом, или даже кем-либо много чистейшим этих существ, как все же Она могла вместить (обращенное к Ней) слово? Как Она могла считать Себя соответствующей вести? Как могла сочетать (свою) силу с величием дел? Иоанн, больший которого, по определению Самого Спасителя, не восставал (Мф.11:11), не считал Себя достойным прикоснуться к обуви Его (ср. Ин.1:27), и это когда Спаситель являл Себя в уничижении, Пренепорочная же Само Слово, Саму Ипостась Бога, и еще до истощения, дерзнула принять в свою утробу.
Кто такой я, и что такое дом отца моего? (ср. 2Цар.7:18). И мною ли, Господи, ты спасешь Израиля? (ср. Суд.6:36) Такие слова прилично слышать от праведных, когда они призываются к делам, которые совершались многими людьми много раз. А Блаженная Дева, побуждаемая не к чему-либо из дел обычных и не к соответствующему природе, но к превосходящему всякую силу разума - ибо разве не таковым является землю возвести на небо и посредством Себя все преобразовать и переменить? - не поколебалась в намерении и душу не сочла умаленной перед деянием. Но подобно тому как мы не испытываем никакого неудовольствия, когда свет приближается к глазам и не находим ничего необыкновенного в утверждении, что солнце, восходя над землей, начинает день, так и Дева не услышала ничего нового, когда узнала, что будет способна принять и зачать Самого Бога, для Которого не существует никакого места. Она не прошла мимо (ангельского) обращения без рассмотрения, не испытала никакого легкомыслия, не предалась излишеству хвалебных слов, но со вниманием рассмотрела приветствие. Она осведомляется об образе зачатия и стремится его понять. Она не прибавляет вопроса о том, является ли Она удовлетворяющей и соответствующей такому великому служению и достаточно ли Она очистила тело и душу. Она недоумевает лишь о том, что относится к естеству; что касается подготовки души, то Она опускает. О первом Она требовала объяснения у Гавриила, о втором знала по Себе Самой. Она имела в Себе ту смелость и дерзновение к Богу, которые бывают, как о том говорит Иоанн (ср. 1Ин.3:21), когда сердце наше не осуждает нас.
VI. "Как будет это?" - спрашивает Она. "Не потому говорю Я так, что нуждаюсь в большем очищении или высшем любомудрии, но потому, что у посвятивших себя девству, каковой путь жизни и Я избрала, естество не может зачать".
"Как будет это, когда Я мужа не знаю?" - говорит Она. "Я готова к восприятию Бога, достаточно подготовлена. Скажи Мне, однако, может ли подчиниться естество и каким образом". И потом, после того, как Гавриил рассказал об образе чудесного чревоношения: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя (Лк.1:34-35), - и изъяснил все к тому необходимое, - Дева более не выражает сомнения в благовестии. Она блаженна как потому, что явилась служительницей преестественных таинств, так и потому, что поверила, что Она будет достойна такового служения. И то не был результат легкомыслия, но Она подлинно обнаружила некое чудное и неизреченное сокровище совершенного любомудрия, веры и чистоты, что и засвидетельствовал Дух Святый, когда нарек Ее блаженной, как принявшую слово и без колебаний подчинившуюся благовестию. Ведь блаженной назвала Ее матерь Иоанна, когда исполнилась Духа Святого, сказав: "Блаженна Уверовавшая, потому что совершится сказанное Ей от Господа" (Лк.1:45).
"Се, Раба Господня" (Лк.1:38), - слова Марии.
По праву Раба Господня та, которая уразумела вполне пришествие Владыки; тотчас открыла Ему, Пришедшему и Постучавшему (ср. Апок.3:20), как говорит (Писание), дом и дала жилище Бывшему до того без дома. Как у первого Адама, ради которого все видимое было создано, при том, что не было нужды ни в чем другом, не обреталось помощника до Евы, так и у Слова все приведшего (к бытию) и даровавшего всему сотворенному подобающее место, до Девы не было ни дома, ни места. Но Она не дала сна очам Своим и веждам Своим дремания (Пс.131:4), доколе не нашла места и жилища Ему. Можно считать, что эти слова, изреченные устами Давида, произнесены Пренепорочной, ибо Давид был начальником рода Ее. Подобным образом, как сказал Павел, и Левий, еще будучи в чреслах отца, дал десятину (Евр.7:9-10) Мелхиседеку в лице Авраама. Однако самым великим и чудесным является то, что Дева, не будучи предуведомлена и ничего не зная о Таинстве заранее, оказалась столь готовой и достойной, что Бога, пришедшего внезапно, Она приняла, как то подобало - спокойной и бодрствующей душой.
VII. Она ответила этим подобающим и приличествующим Ей словом, чтобы все люди увидели благоразумие, которым обладала Блаженная Дева, чтобы увидели, что Она была творением новым и высшим человеческого естества, чтобы увидели, что Она превосходила силу всякого ума. Ибо Дева воспламенилась в душе Своей столь дивной любовью к Богу, не будучи предуведомлена ни о чем из того, что с Ней должно будет произойти и в чем надлежало участвовать только Ей одной, но лишь на основании тех общих даров людям свыше, которые были или уже даны, или обетованы на будущее. Как Иов вызывает восхищение не столько из-за того, что терпеливо переносил удары, сколько из-за того, что (делал это), ничего не зная о будущем воздаянии за испытание, - так и Она соблюла Себя достойной для превосходящих разумение даров, не зная о них, и была Она брачным чертогом, не ожидавшим Жениха; и была Она небом, не ведавшим, что на нем будет восход солнца.
Что может сравниться с таким благоразумием? Можно тогда спросить: кем бы Она была, если бы обо всем с ясностью знала заранее и имела бы крылья надежды? Так почему же Дева не была научена всему предварительно? (Ответ) достаточно ясен: не оставалось ничего, в чем бы Она должна была усовершенствоваться, - Она, взошедшая на вершину святости; не было ничего такого, что бы Она могла, добавить к уже имеющемуся у Нее. Не могла стать еще большей в любомудрии Та, Которая обладала его вершиной. Ведь если бы это и было возможно и существовал какой-нибудь вид добродетели, восходящий выше Ее святости, то Она не пренебрегла бы им, так как Она для того и вошла в жизнь, чтобы, имея учителем Бога, протечь (путь добродетели) и быть вполне подготовленной к таинству. Ведь нельзя утверждать, что Дева не стала бы совершеннее в любомудрии, имея на то надежду, если бы действительно существовало то, в чем бы Она могла стать лучше, - Она, Которая и в отсутствии побуждений к Добродетели, столь усовершенствовала свою душу, что Божественный Судия предпочел Ее всей человеческой природе, невероятно, чтобы Бог не украсил Свою Матерь всеми благами и не создал Ее способом из всех лучшим, прекраснейшим и совершеннейшим.
VIII. Из того, что Он умолчал и не предсказал Ей ничего из будущего, стало явным, что Он не знает ничего прекраснейшего или высшего по сравнению с тем, что Он обрел наличествующим у Девы; отсюда ясно и то, что Он не лучшую Матерь из всех существующих, но вообще лучшую Себе избрал. Она подходила Ему не более тех в человеческом роде, но во всем Ему подходила, потому и удостоилась стать Ему Матерью.
Ибо было совершенно необходимо, чтобы человеческая природа некогда выказала себя соответствующей тому делу, ради которого она изначально была создана и принесла человека, который смог бы достойно послужить цели Творца.
Если мы часто нарушаем предназначение, в соответствии с которым были созданы различные орудия, употребляя их то для одних, то для других ремесел, то Творец создал человеческую природу с навсегда определенным для нее предназначением, а не с тем, чтобы изменить его затем на что-либо другое. Он создал ее с самого начала такой, чтобы, когда придет время Ему родиться (по человечеству), позаимствовать у нее для Себя Матерь. Положив прежде такое применение как некую норму, в соответствии с ним Он и образует затем человека. И потому с необходимостью должен был явиться человек, который бы во всем соответствовал (цели творения). Никакая другая конечная цель создания человека не может быть предпочтена этой являющейся высшей из всех и доставляющей Творцу наибольшие честь и славу. Равно невероятно, чтобы Бог не достиг поставленной цели в том, что Он творит. Ведь это под силу и строителям домов, и изготовителям одежды и обуви; и вообще повсюду дело сообразуется с конечной целью, хотя бы мастера эти не вполне властвовали над материей, и она не целиком подходила им, но в чем-то сопротивлялась; тем не менее, с помощью своего искусства они подчиняют ее и ведут к конечной цели. Бог же не только является Владыкой материи, но и сотворил ее вначале согласно Своему замыслу, зная, как она будет использоваться.
Итак, что же могло помешать надлежащему и всецелому согласию, и симфонии? Ведь Бог - Тот, Кто осуществляет домостроительство; оно - величайшее дело Божие и исключительно дело рук Его, Он не доверил его какому-либо служителю из числа людей или ангелов, но удержал для Самого Себя. А кто, если не Бог сможет соблюсти все, что необходимо и в надлежащем порядке? И особенно, когда дело относится не к кому-либо другому, но к лучшему из его творений? Да и кому другому, если не Самому Себе, мог Он поручить то, что здесь требовалось? Ведь и относительно епископа Павел определил, что, помимо общих попечений, он должен хорошо управлять собственным домом (ср. 1Тим.3:4-5).
IX. Но довольно об этом. Итак, когда все сошлось воедино: управитель справедливейший, служитель опытнейший, дело из всех от века бывших прекраснейшее, - могло ли там быть что-либо неподобающее? Должны были быть сохранены всецелое согласие и симфония, и ничто несозвучное не смогло вмешаться в это великое и чудное дело. В силу того, что Бог с необходимостью является праведным и Создателем соответствующего (Его праведности), располагающим все мерою и весом (Прем.11:21), то Его принесла (во чреве Своем) Дева, соответствующая Ему во всем. Она явилась Матерью Того, Чьей Матерью в силу (Божественной) справедливости и должна была стать, так что допустимо сказать, что, если бы не было никакой другой пользы от того, что Бог сделался Сыном Человеческим, тем не менее воплощение должно было бы случиться, так как Дева по справедливости явилась бы Матерью Бога. Именно то, что Бог воздает каждому соответствующее и все творит по закону справедливости, и стало довлеющим основанием, чтобы вызвать новый способ бытия (двух) естеств. Ведь если Пренепорочная сохранила все, что должна была соблюсти по отношению к Богу, если Она явилась человеком в высшей степени благоразумным и не пропустила ничего из требовавшегося, возможно ли, чтобы Бог не воздал (Ей должное)? И если ничто из того, что может сделать Матерью Бога, не ускользнуло от Девы, и Она столь сильную к Нему стяжала любовь, едва ли мог Бог не ответить равносильным воздаянием и не сделаться Ее сыном. И если Он дал вождя лукавым по сердцам их, как бы Он не взял в Матери Ту, Которая во всем и истинно оказалась по сердцу Ему? Так что дар (Богоматеринства) был для Блаженной Девы самым подходящим и приличествующим. Поэтому, когда Гаврил ясно Ей сказал, что Она родит Самого Бога: И будет (Он) царствовать над домом Иакова во века, и Царству Его не будет конца (Лк.1:33), - Дева с радостью приняла его слово, как будто узнала о чем-то обыкновенном, нисколько не странном и не отклоняющемся от привычного порядка вещей. И Она сказала блаженным языком, свободной от тревоги душой и исполненным спокойствия разумом: Се, Раба Господня, да будет Мне по слову Твоему.
Х. Она сказала, и дело последовало за словами; Слово стало плотию и обитало с нами (Ин.1:14) . Как только Дева дала ответ Богу, Она принимает Духа, созидающего эту единобожную плоть. Подлинно был глас Ее гласом силы (Пс.67:34), как сказал Давид: и по слову Матери образуется Слово Отчее, и по гласу создания созидается Творец. Подобно тому, как при словах Божиих: да будет свет (Быт.1:8), тотчас стал свет, так и вместе с гласом Девы воссиял свет истинный. И стал единым с плотию и был носим во чреве Тот, Который просвещает всякого человека,, приходящего в мир (Ин.1:9).
, священный глас! О, многомощные глаголы! О, блаженный язык, сразу всю вселенную вызывающий из бездны! О, сокровище сердца, в немногих словах изливающее на нас множество благ! Эти слова сделали землю небом, сделали ад пустым от узников, небо заселили людьми, ангелов соединили с человеками, единый составили хор из рода земного и небесного вокруг Того, Кто имеет в Себе и то, и другое, одним быв всегда, другим же став. За эти слова чем мы можем выразить благодарность Тебе? С какими речами мы можем к Тебе обратиться, когда нет в людях ничего достойного Тебя? Ведь речи наши от существующих (на земле) вещей, Ты же превзошла весь мир, поднявшись превыше всякой мыслимой вершины. И если нужно принести речи, это, я думаю, должно быть делом ангелов, разума херувимского, огненных языков. Поэтому, помянув похвально, в меру нашей возможности, дела Твои и воспев, сколько сумели, Тебя - наше собственное спасение, обратимся вновь к ангельскому гласу; окончим наше слово приветствием Гавриила, украсив его этим завершением: Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! Даруй и нам сделаться жилищем Его. Даруй нам не только говорить о том, что служит к Его славе и Тебе, Его родившей доставляет похвалу, но и поступать соответственно. Сыну же Твоему подобает слава во веки. Аминь.
Перевод прот. Максима Козлова по изданию: Patrologia Orientalis. Tome XIX, fascicule 3, N 93, Paris, 1925: 366-37 Первый вариант перевода опубликован в ЖМП, 1992, N 3.

Слово на достопокланяемое и преславное Успение Пресвятой и Пречистой Владычицы нашей Богородицы
I. Думаю, всякий знает, что нет ничего значительнее сегодняшнего нашего [словесного] труда, если все в нем совершить, как должно. Я же настолько ниже того, чтобы и пытаться рассмотреть здесь [вспоминаемое событие] подобающим словом, что даже полагаю, что хотя все люди являются должниками Девы за эти [Ее] деяния, но нельзя им и надеяться достичь словами величия предмета. Так что едва ли кто обвинит нас в дерзости. Да и где место для дерзости? Не было бы сообразно со здравым смыслом приступать к речи о великом и готовиться к поражению. Ведь вряд ли кто обвинит отставших там, где [вполне] не преуспел никто. И как можно защищаться в том, в чем никто не обвиняет?
Итак, соизмерив [свой] глас с величием события, перейду к гимнам, прибавив [еще] вот что: я поднялся [с речью] не для того, чтобы учить слушателей, как бы кто из них не лишился благодеяний Воспеваемой [ныне] - всякий здесь знает об этом общем благе, - но чтобы через посильное упоминание о причине моего спасения способствовать благу души. По этой же причине, думаю, все возносят песнь Пресвятой [Богородице], и нет никого, кто не взялся [бы] за это делание, кто больше, кто меньше преуспев в предложении [хвалы]. Ведь Ей подобает множество похвал, не только за то, что через Нее начало быть, но и за то, что было даровано людям прежде [воплощения].
II. И пророки в своих вдохновенных речах воспевали блаженную Деву, и все [от века] святыни: скиния, кивот, палатки Моисея, и остальное, чем гордились иудеи, - предвозвещали чудо Девы. Ведь эти святыни и были, и начали быть только, чтобы Ее описать и заранее указать на Нее людям. Но что я говорю? Все похвалы, которые когда-либо слышали люди и когда-либо возносил наш род, все до одной должны быть отнесены к Деве. Ведь нет, подлинно нет никакого блага, ни большого, ни малого, ничего, что можно было бы назвать благом, которое не было бы принесено [в сей мир] Новой Матерью и Новым [от Нее] Младенцем, не только в рождении Его, но и до того, как Он родился.
Ведь если мы все делаем для того, чтобы богатеть в Боге и если здесь предел для нас всех благ - а это было бы недостижимо для людей без даров Девы - то как же не к Ней, началу хвалы, должно быть обращено все, что достохвально в человеческом роде? Ибо причиной всех наших благ является соединение с Богом, а этого соединения начало - Дева.
И поэтому для [человеческого] рода Она является многопетым началом всякой красоты, всякой святости, всех гимнов, и к Ней Одной восходит всякая хвала. Впрочем, подобает отнести к Блаженной Деве и то, что люди остались живы и вообще остаются людьми. И не только они, но и небо, и земля, и солнце, и вселенная через Блаженную Деву - как растение через плод - обрели благобытие и вообще бытие. И если мы хвалим древо по его плоду, а тот, кто испытывает радость о древе, похвалит обыкновенно и плод, то кто же не поймет, что от всего сущего всякое почитание, благодарение и украшение, если то добродетель и похвала (Флп.4:8) - по слову ап. Павла - подобают одной Деве? Так что можно сказать, что суд Божий, наименовавший [создание] хорошим и хорошим весьма (ср. Быт.1:31), был похвалой Деве.
III. Так издревле берет начало [Ее] похвала. То, что Блаженная [Дева] является плодом сотворенного, а также приношением всей Вселенной, понятно из следующего: если все имеют в себе плодом то, что делает природу не уступающей рождающему и являет новой, какой она была изначально, то [спросим], кто воссоздал людей? Откуда новая тварь? Кто переменил эту Вселенную? Тех самых новых воссозданных граждан, которых приняло небо, с земли переправила [туда] Дева. Земля же возымела своим жителем нового человека, Самого Владыку небес. Ведь она произвела не древний плод греха, тернии и волчцы, но новый цветок праведности - Деву. Таким образом, Та не только совлекла ветхость с человеческого естества и представила всем людям возможность возрождения, но и дарует и еще большую радость, а именно ту, что сами небо и луна, и земля, и звезды станут чуждыми всякого истления. Ведь тварь не прежде может освободиться от истления, чем чада Божий улучат свободу. Искупление же этой свободы породила Дева - Перворожденного из мертвых.
Тогда земля освободится от тления и исполнится чаемое - подаяние нетления, ожидая которого - по слову ап. Павла - вся тварь совокупно стенает (Рим.8:22). Так и пророк говорит, обращаясь к Богу: от плода дел Твоих насытится земля (Пс.103:13 no LXX) имея в виду сей [дивный] Плод, то есть Деву. Дева же прикровенно называется чаянием земли. Ведь и сама Она - по реченному - будет насыщаться явлением славы Спасителя (ср. Пс.16:15). Если же Писание дает людям именование земли, то ясно, что через Нее совершалось исполнение их молитв о наступлении того дня, которого чаяли пророки. Ведь то блаженство, из которого произойдя и которое утеряв, мы так желали, и [вернуть] которое никто из нас, ни из ангелов, ни из людей не был достоин - и мы все дальше оказывались от возможности вернуться в прежнее положение, и стенали, одного его желая, - то блаженство одна нам вернула Блаженная [Дева] и исполнила чаяние, при чем Она так крепко соединила с людьми Того Единственного Чаемого, обретя Которого нечего больше искать, что приобщила ему не внешние обстоятельства нашей жизни, но само наше естество.
И Она оказала это благодеяние не только людям, но и [всему] этому миру, и хотя небо поставлено пределом благодеяний, но и этот предел Она перешла, покрыты были небеса величием (ср. Авв.4:3). Ведь и Ангелам, самим Началам и Властям Она послужила во благо, и для них испустила свет, и им дала возможность стать премудрее и чище, и лучше, нежели прежде познавать Божию благость и премудрость. Ведь многообразная премудрость Божия через Нее была открыта Началам и Властям; и бездну божества и премудрости и ведения Божия (Рим.11:3) как бы через очи или свет Блаженной увидели все. Она явилась единственной путеводительницей для всякой души и всякого разума к достижению божественной истины.
IV. Так Дева соделала новое небо и новую землю. Более того, Она Сама есть новая земля и новое небо. Земля, потому что от земли [и произошла]. Новая же, потому что ни в чем [греховном] не уподобилась предкам, ветхую не унаследовала закваску, но, по слову ап. Павла, Сама стала новым тестом (ср. 1Кор.5:7) и некоему новому роду положила начало. Кто не знает затем, что Она является Небом? Новым же, потому что далеко [отстоит] от всякой ветхости, как ставшая чуждой всякого истления, и потому что недавно в конце сих дней. Она была дарована людям по Божественному обетованию, которое возвестил Исаия: "Я дам вам новое небо и новую землю" (Ис.66, по LXX). Если хочешь, то Дева является еще землей и небом сверхъестественными и необыкновенными (чудесными), ибо, возникнув от земли, Она превзошла небо и чистотой, и величием. Величием, ибо Того, Кого небо не могло вместить, Она в Себе имела обитателем; чистотой же, потому что то, чему люди [никогда] не могли стать самовидцами, ни при разорванных, ни при отверстых небесах, благодаря ей становится беспрепятственно доступным. Мало того, Она и путеводствует устремляющимся к Богу, пока не доставит [до неба]. Надлежит вывести еще и следующее: если бы Она не была оставлена посредницей между Богом и людьми, не оказалось бы возможным, чтобы дольние оказались общниками премирным.
Написано, что небо не вынесло Божественный луч, но при его прохождении разверзлось. Ведь, когда Дух сходил на Равночестного [Ему Сына], Иоанн увидел разверзающиеся небеса (Мк.1:10). Сия же Блаженная при нахождении на Нее Духа только наслаждалась еще большим миром, который как говорит ап. Павел - превыше всякого ума (Флп.4:7) и соделалась преестественным местопребыванием для Ипостаси Самого Спасителя, Ипостаси, которая не знает никакого Предела. И приняла Его с такой легкостью, что выносила во чреве и без болезней родила. Так что то, что пророк называет небом небес, единственным, подобающим Единому Богу, говоря - Небо - небо Господу (Пс.113:24 по LXX), так это говорится о Блаженной Деве. Сказано еще: и небеса нечисты в очах Его (Иов.15:15). Ближняя же Божия, Дева, не только чиста от скверн, но и прекрасна. И не просто, но совершенно прекрасна, ведь сказано: Вся ты прекрасна (Песн.4:7 по LXX). He от людей твое избрание, но Сам Бог провозглашает Тебя Блаженной и не просто, но с восхищением: Как ты прекрасна, ближняя моя (Песн.4:1 по LXX). Однако вся праведность человеческая, - говорит Писание, - пред Лицом Божиим сквернее всякой скверны (ср. Ис.64:6) и заслуживает имени лукавства. Отсюда очевидно, что праведность Девы не вмещалась в человеческих границах, но вышла за них не то, чтобы на немного или намного, но так, что можно прикоснуться к образу [этой праведности], но настолько превзошла общую природу, что не обретешь и половины пути [до нее].
V. Вследствие этого Она покрыла всякое человеческое лукавство и явила людей достойными жительства с Богом, а землю пребывания на Ней Спасителя. Все уклонились, сделались равно непотребными (Пс.13:4), не было никого, кто бы мог оказать помощь находящемуся в опасности [погибнуть] роду или сдержать поток греха. Ведь ни священники, ни судьи, ни вся совокупность пророков, ни другие, прилеплявшиеся к Богу, от которых можно было надеяться на что лучшее роду (человеческому], никто из них ни в чем не мог послужить общему [спасению] и самих себя явить чистыми от вины и проклятия, но всех их нисходящих отсюда принял ад. И уже было недостижимо нам вернуться к прежней жизни, так как люди не могли иметь в себе для того достаточно сил, а благие Ангелы, хотя молитвенно испрашивали нам лучшей участи и стремились помочь, но уступали перед огромностью [человеческих] зол. Тот же Один, в Ком была нужда людям, отвращался от раны [рода человеческого] вследствие греха. И Господь [с небес] призрел на землю, чтобы видеть, и не было разумеющего, ищущего Бога (Пс.13:2 no LXX), как в теле, когда оно совершенно охвачено болезнью, для желающего приступить с лечением не оставалось уже никакого места, откуда можно было бы пробудить здоровье. Ибо Он, будучи человеколюбив, желал нам спасения, но не обретал никого, с кого мог бы по праву положить начало благодеяниям. Ибо таков закон Божественного правосудия, что иногда Он дарует благодеяния, делающие нашу природу лучше, даже и не желающим того; те же благодеяния, которые совершенствуют наше желание и произволение, сотворяют нас жилищем Бога, испрашивают мир свыше, столь величественны и настолько превосходят всякую человеческую надежду, что Он доставляет их не всем, но тем, кто был готов прежде принести соответствующее расположение.
Вследствие этого, прежде сошествия [в мир] Спасителя и с этим связанных Таинств, которые возводили назад нашу отпавшую от Божественной любви волю, требовалась некоторая человеческая праведность, не только уравновешивающая всю эту скверну, но и с достойной удивления прибавкой, в силу которой природа была бы удержана от мерзости и очищена от позора греха, укрощена дерзость общего врага, и Бог бы протянул людям руку примирения.
VI. Случается же так, что эту дивную праведность за весь мир принесла Дева, стала за нас очищением и умилостивлением и освятила весь род [человеческий]. И как поток света или огонь, куда бы не достигли, всюду передают [себя], так и Она всем уделила от своего сияния. И как свет дает красоту видимым вещам, хотя и не во всех присутствует, но его получил в удел солнечный диск, таким же точно образом человеческая красота, все величие природы и благодать, которыми она украшалась, пока человек не потерял Бога, и которые бы имела, если бы он сохранил Божественный закон, и вся имевшаяся праведность, и то, что нужно было иметь, но чего не доставало [все это] соединилось в одной Блаженной [Деве] и всем [стало] оправданием (Рим.5:18) как говорит о Спасителе ап. Павел. Была же Она некой сокровищницей, источником, самой сущностью уже не знаю, как еще и сказать, человеческой святости.
Поэтому из всех людей, бывших от века, Она Одна обитала в Святилище как некая предварительная и очистительная жертва, перед великой жертвой [Спасителя], принесенная за весь род, так что, когда Предтечею за нас во Святая Святых вошел Иисус (Евр.5:20), туда прежде Спасителя во внутреннейшее за завесу (Евр.6:19) Саму Себя принесла Отцу Блаженная Дева. Спаситель, умерев на Кресте, совершенно примирил Отца с людьми; Дева же, принеся Себя Богу, помогла примирению тем, что принесла для людей его Устроителя и соделала Сего Посланника (Евр.3:1) братом для тех, за которых Он будет ходатаем перед Богом как уже единоприродных Ему и Своих. Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтоб быть милостивым и верным Первосвященником пред Богом (Евр.2:17). И Сей, будучи в Одной Ипостаси и тем, чем мы, и Богом, стал общим Пределом каждой природы; а отсюда соединение Бога и людей, и примирение, и самый мир, и все, что к этому относится. Блаженная же, будучи человеком, отсюда восприняв свой род и имея преестественную праведность, приближаясь в ней Одному Богу, через свое человечество возвеличивает человеков, Бога же подвигает к любви к людям, привлекая Его Своей красотой. И Спаситель воспринял наказание за то, в чем мы были виноваты. Он не знал за Собой ничего того, за что бы подлежал ответственности, ибо Он не сделал никакого греха (1Пет.2:22), но воспринял на Себя наши прегрешения и пострадал за нас. И раны Единственного Безвинного для всех тягчайше прегрешивших людей, стали достаточными для освобождения от осуждения.
А Блаженная Дева, единственная и одна только из всех людей принесшая Богу достойную душу, смогла послужить для помощи другим. Поэтому Ей Одной из всего множества когда-либо принявших вещания с Неба, Бог сказал: "Радуйся!" Ведь не было никого, кто бы, будучи освобожден от обвинений, мог бы быть чист и от наказания. Бог всем назначил скорбеть и печалиться. И люди подлежали этому наказанию, за то, что подлинно нарушили закон радости и мира. Что же касается Блаженной то тем, что Она удостоилась услышать "Радуйся!" и была поименована благодатной и благословенной, ясно показано, что Ее нельзя было обвинить ни в чем том, за что подлежала ответственности человеческая природа.
VII. Нам, нуждавшимся во многих очищениях, нужна была и новая за нас жертва, непорочная и святая. Если же алтарь, который был начертанием и образом Ее благодеяний, [именовался] Святая Святых, то какое именование приличествует [ставшей алтарем] в действительности? Ведь [тот] алтарь не просто настолько же уступал Деве, насколько начертания и образ [уступают] истине, но много больше и даже как бы беспредельно. Там были херувимы, осеняющие очистилище (Евр.9:5), как говорил ап. Павел, Сию же Всепетую, осенили не сами херувимы или кто-либо высший их, но Тот, Кому служат херувимы, [Тот, кто есть] Сила Всевышнего (Лк.1:32), как о том и возвестил Божественный Гавриил. Ведь и жертва священнее очистилища, так как оно от жертвы свою приемлет святость; и окропление крови доставляет ему освящение. Блаженная же Дева настолько святее всякой жертвы, что и высказать невозможно. Ведь кровь этой новой жертвы не алтарь воспринял и не огонь потребил, но Сам Бог взял Себе и облекся в ризы спасения и в одежду веселия (Ис.61:10 по LXX), защитительную для людей от всякого страдания. И не устыдился Он сего покрова, но подлинно именует его Своей славой и Своим царством. И поистине, когда, облачившись в это одеяние, Он приобщился человеческого бытия, тогда, говорит [Писание], - Царство Небесное стало близко при дверях (Мк.13:29). О сем царственном наряде ангелы вопрошали Спасителя: "Отчего же одеяние Твое красно?" (Ис.63:2). В нем Господь царствует (Пс.65:10), как говорит Писание. В эту силу Он облекся и в эту славу. В этом одеянии и в этом поясе победил сильного, связал его, пораженных же трепетом вырвал из рук его и в целости спас. И, по слову ап. Павла, стала плоть Спасителя для нас спасаемых силой Божией (Кор.1:18).
О, новые Таинства! О, восхищения достойная праведность!
О, душа, таковым целомудрием уцеломудрившая свое тело!
О, тело, не видавшее естественного, вознесенное вместе с душой.
О, ум, [исполненный] тамошнего света!
Что скажу, что вымолвлю (ср. Дан.10:17), говорит в затруднении пророк. Бога, Которого никакое не вмещает место и не заключает в себе творение, даже если бы оно и увеличилось в бесчисленное число раз, Сего Дева одела Своими кровями, и, что более того, сделалась прекрасной ризой Прекрасному Царю, хотя Бог не так соединился с плотью, как тело с одеждой, и не так человеческая природа стала причастна Божественному лучу, как одежда царскому блаженству. Ведь в том, что касается воплощения Спасителя, не произошло слияния природ между собой, но каждая остается несмешанной с другой и сохраняет все свои свойства. В остальном же, [ипостасное единение] настолько превосходит тот образ, насколько полное соединение совершенное разделение. Соединение это и не может явиться для прочих примером и для него нельзя привести пример, но оно является совершенно особенным, первым и единственным: кровь Девы становится кровью Бога. Как о том сказать? С взятым [от Девы] он вошел в такое совершенное общение, что оно становится равночестным, единопрестольным, и собожественным Его Божественной природе. На такую высоту святости взошла Дева! Так относящееся к Ней превосходит всякое разумение!
VIII. Она была человеком; от людей произошла; была причастна всему, свойственному нашему роду, но не стала наследницей одинакового с нами образа мыслей и не оказалась связанной тем же навыком пороков, но противостала греху и порче, положив конец [предел] лукавству. Так Она стала святым начатком и поводырем по дороге, ведущей к Богу. Ведь Она имела такое расположение души, как если бы Она одна была в этом мире, не существовало других людей, никакая другая тварь не была создана, но Она одна была возле Единого Бога. Она не обращала внимания ни на что тварное и не пеклась ни о чем, но, как только явилась среди людей, так и удалилась от них для лучшей своей части; и пройдя все творение землю, небо, солнце, звезды и весь лик, пребывающих возле Бога, не прежде остановилась, чем соединилась с Богом, Чистая с Чистым. И стала Она пред Богом священнее жертв, честнее алтарей. Пророков, праведников и священников Она стала настолько святее, насколько освящающий превосходит освящаемых в отношении святости. Ведь никто не был свят, прежде, чем явилась Блаженная, но именно Она, первая и единственная отставшая от греха совершенно, явилась святой и святой святых и, если чем можно именовать, высшим; и для других отверзла врата святости, достодолжно приготовившись для восприятия Спасителя, а через это смогли стать святыми все пророки, священники и все вообще, достойными оказавшиеся Божественных Таинств.
Ведь первый и единственный Плод Девы принес святость в мир, и об этом говорит блаженный Павел: Иисус предтечею за нас вошел во Святое [Святых] (Евр.11:26). Если же прежде, чем к нам пришел Спаситель, можно услышать, что многие улучали сие именование [святости], то это потому только, что они участвовали в Таинствах образно. Ведь и Моисей, по свидетельству ап. Павла, прежде, чем Христос был поношаем, поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища (Евр.11:26).
Также и Крещение, и преподание евреям духовного хлеба и воды, имело место до того, как хлеб сошел с неба и прежде, чем был [на них] Дух Святой, потому что Иисус еще не был прославлен (Ин.7:39). Это совершалось еще и с той целью, чтобы [люди] как следует приготовились к истинной святости и оказались способны воспринять тот луч, от которого воссияло спасение, чему соответствуют и следующие слова Спасителя: За них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною (Ин.12:19). Что же до тех древних, которые жили до явления Спасителя, то они восприняли освящение в неких образах и тенях. Все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, ... дабы они не без нас достигли совершенства (Евр.11:39,40), - как говорит aп. Павел.
IX. И что сказать о пророках, которые, если бы не получили даров Девы, не могли бы освободиться от оков ада. Подлинно святее блаженная Дева самих Ангелов, Архангелов, Херувимов и Серафимов. Ведь если Бог есть награда за святость, награда, которая, хотя дается всем одинаково, однако улучается в большей мере тем, кто проявил большее усердие, то Дева с необходимостью преимуществует в святости за понесенные подвиги. Святость измеряется близостью к Богу. Говорится [в Писании], что Херувимы окружают Бога и принимают от Него исходящий свет, взирать же никак не дерзают. Дева же новым и неизреченным образом приняла в Себе Того, Кто никаким не объемлется местом. И не некое блистание и славу, но Саму восприняла Она Божественную Ипостась. И насколько явнее, чем Херувимам, Бог явился Деве много больше, чем то возможно выразить настолько же Она, с необходимостью, святее и священнее.
Также и то из сущего, в чем Божественная Премудрость по преимуществу бывает явлена, Она препобеждает чистотой и святостью. Ведь и в видимом мире, то, что находится возле [источника] света, видится чище остального. И хотя Бог одинаково присутствует во всем, можно указать на различие в Его явлении тварям. Если же это так, то кто будет отрицать, что Дева святее всех людей и Ангелов? И если через Ангелов людям были даны Завет Божий, ветхий Закон [...через Ангелов возвещенное слово было твердо... - говорит ап. Павел (Евр.2:2)], и все другие знамения правосудия и силы, то Дева не в сих только пределах возвестила Бога, но явила людям Саму Воипостасную Премудрость Божию, не в знамениях и образах, но непосредственно Самого Бога, Спасителя, и [явила] не людям только, но и Началам и Властям, дабы ныне соделалась известною, - как говорит ап. Павел, - ...и начальствам, и властям на небесах многоразличная премудрость Божия (Еф.3:10). И ведь не сказал он, "...дабы соделалась более известной, чем прежде, когда, пусть и несовершенно, была известна", но просто "дабы соделалась известною", показывая, я думаю, что то знание, которое было до Блаженной Девы, было настолько смутным, что никак нельзя соразмерить его с другим знанием, произрощенным [Блаженной]. И, как то и подобало, она воссияла Солнце правды не только для людей, праведных и неправедных, лукавых и благих, но и для самых премирных Сил.
Итак, Дева настолько выше всех творений, насколько то, что соделано Спасителем как домостроительство нашего спасения, невозможно сравнить ни с чем иным из сущего. Ведь если Она соделала Ангелов настолько совершеннейшими по сравнению с ними же самими, что, по суждению Апостола, прежнее их блаженство нельзя и сравнить с последующим, то давайте оценим Ее превосходство, каково оно в действительности.
Ведь если меньший благословляется большим (Евр.7:7), то каково же различие между тем, чтобы благотворить и получать благодеяния? Поэтому пророк видел Деву Престолом Божиим, [Престолом] высоким и превознесенным, вокруг Престола стояли Серафимы (ср. Ис.6:12). И не просто стояли, но со страхом и трепетом, не дерзая смотреть прямо на него. Написано и то, что они никогда не усыпают и нет конца их славословиям Богу. И все это тем более справедливо для Блаженной, сколь более Она восприяла Божественный Свет. И это я говорю не только применительно к бывшему по Ее отшествии отсюда, но и о Ее пребывании в этом мире, ибо Она так же не усыпает, как и предстоящие Богу Силы, и являет преимущественное перед другими усердие к Богу с тем, чтобы и насладиться всех Божественных даров. Поэтому то, что подобает прочим святым [уже] после разлучения с телом, непременительно обладать добродетелью и благом, Деве [усваивается] и прежде оставления тела.
Х. И, конечно, это было сообразно [Ее достоинству]. Ведь тело, которое смогло оказаться так далеко [от обычного удела], без сомнения превзошло свое именование. Это уже не было тело душевное или что-либо подобное ему, но, по речению ап. Павла, тело духовное (1Кор.15:44), ибо Дух стал обитать в нем и изменил все пределы естества. Кроме того, то, что не позволяет, присутствуя, святым внутренне переменяться, то с преизбытком было присуще Блаженной Деве. Ведь и святые, будучи исполненными всякого желания быть рядом с пределом желаемого, при том, что вся сила разума обращена на созерцание подлинно Сущего, не могли дать в себе место иному [желанию], ни отвратить [от Него] свой взор и ум, хоть бы перед ними и выставлялось все видимое. Кто не знает, что все это в мере, превышающей разумное понимание, было присуще Деве, и что только Она Одна приняла Бога образом неописуемым?
Отсюда ясно, что и прежде Своего преставления Она непременительно обладала сей дивной добродетелью и преестественным благом. И будущих благ была общницей, и в настоящем веке царствовала в царстве, уготованном для праведников, и жила жизнью, сокрытой во Христе, Ей же открытой, жизнью устойчивой среди текучей. Ведь надлежало Блаженной владеть всем поименованным неким новым образом, перед которым бы отступили законы естества. Это показала и Она Сама, воспев полученные Ей Божественные благодеяния: Сотворил Мне величие Сильный (Лк.1:49).
XI. О, новые награды! О, равночестные им труды! Ведь уже после наград и венцов я имею в виду Солнце Правды Которого Она приняла и с Которым соединилась, Она, вместо предлежавшей Ей радости (ср. Евр.15:2), познала ради нас болезни и печали. Она стала соучастницей Сыну в бесчестии и поношениях, в бедности, испытанной Им, и во всяком опыте, который возле нареченного родителя [Иосифа] Он с долготерпением воспринял, разделяя участь Сына для блага моего спасения. Она была возле Него и при начале чудес, и при исправлении [Им] [нашего] естества. Она сострадала Ему, терпевшему недоброжелательство от Им облагодетельствованных, так что и Сама не осталась вне ненависти, которой Его ненавидели. Она первая, по избытку человеколюбия, подвигла Сына к благодеяниям [человеческому роду], даже до времени, когда Он сказал: Еще не пришел час Мой (Ин.2:4). Этим Он ясно показал, какую свободу обращения к Нему Он сообщил Матери, так что Она могла переменять границы времен, которые Он Сам положил.
Каких же великих скорбей приобщилась Дева, когда Спаситель претерпевал за нас страшные страсти и подчинился смерти? Какими пронзена была стрелами? Ведь если бы даже Сын Ее был просто человеком и ни кем иным, ничего более горького нельзя было причинить Матери. Ныне же Он и Сын, и Ее Одной, и Сам Один, [рожденный] чудесно, не причинивший огорчения ни Ей, ни вообще никому, но доставший всем такие благодеяния, что они превзошли всякое ожидание. Что должна была чувствовать в Своей душе Блаженная, видя в таких бедах Сына, Благодетеля всего человеческого естества, Кроткого, Смиренного сердцем (Мф.11:29), Который не вопиял и не возвышал гласа (Ис.42:2), Которому никто не мог вменить никакой вины, влекомого этими дикими зверями, обнаженного, ударяемого плетьми, как при тирании, вопреки всем законам и праву, осужденного самыми преступными голосами [судей] к постыднейшей смерти - умереть среди отъявленных злодеев? Я думаю, не было в людях никогда подобной скорби. Ведь если необходимо оплакать несправедливо пострадавших, то нет ничего, что бы было дальше от справедливости, чем смерть Спасителя. Действительно, никто [из нас] не пострадал вполне несправедливо, ибо, хотя бы он и не сознавал за собой ничего того, за что был осужден, соделал то, за что мог бы быть по праву обвинен. Но о Спасителе пророк говорит: греха Он не сотворил (Ис.53:9 по LХХ).
Затем, если нельзя не уязвляться несчастьями близких, то попомним, что никто никому не был так близок, как Дева Спасителю. Поэтому превышающую силы естества и большую меры описания скорбь претерпевала Дева, такую, как никто из людей, - Праведная Мать, видевшая неправедное судилище.
XII. Надлежало чтобы Она соучаствовала Сыну в Его промышлении о нас постоянно. И как Она предала Ему Свою плоть и кровь, и со Своей стороны стала причастной Его благодеяний, так равным образом приобщилась Она всех скорбей и печалей. Он, будучи пригвожден ко Кресту, был прободен в ребра копьем, Ее же сердце пронзил меч, как провозвестил божественный Симеон. И другие общие Сыну и Матери [муки] добавили те псы, припомнив прежние Его слова, именуя льстецом и пытаясь уличить в обмане. Так Она, став первая причастной смерти Спасителя, вследствие этого прежде всех стала участницей в Воскресении.
Ведь Она сподобилась созерцания и приветствия Сына, сокрушившего власть ада и воскресшего, и сопровождала Его, восходившего на Небо, пока это было возможно, а по вознесении Его заместила Его Апостолам и другим спутникам Спасителя общими с Ним благодеяниями, восполняя недостаток Христа (ср. Кол.1:24) лучше кого бы то ни было другого. Да ведь и кому как не Матери это подобало?
Надлежало, чтобы сия всесвятая душа разрешилась от всесвященного тела. Она разрешается и соединяется с [Душой] Сына, с Первым Светом - второй. Тело же по кратком пребывании в земле, и само вместе [с душой] удалилось [отсюда]. Надлежало Ей пройти по всем путям, по которым прошел Спаситель, воссиять живым и мертвым, в полноте освятить естество и снова получить подобающее место. Поэтому гроб принял Ее на малое время, а затем Небо восхитило эту новую землю, духовное тело, сокровищницу нашей жизни, славнейшую Ангелов и святейшую Архангелов. И возвращен был Трон Царю, рай - древу жизни, диск - Солнцу, древо - Плоду, Мать - Сыну, во всем достойная Своего порождения.
XIII. Какое слово будет достаточным для рассказа о Твоей, Блаженная, праведности, о дарах Спасителя Тебе и Твоих совокупности людей (всем людям)? Никакое, даже если бы кто говорил языком человеческим и ангельским (1Кор.13:1), как изрек ап. Павел. Мне кажется, что Она [уже] имеет часть в вечном блаженстве, уготовленном праведникам, но, конечно, Дева то ведает и ей о том возвещать. Ведь не видел того глаз, не слышало ухо (1Кор.2:9), и мир не может вместить (ср. Ин.21:25) - как свидетельствует великий Иоанн. Только там по праву можно увидеть Твои чудеса, где новое небо и новая земля, где Солнце правды, которое не заходит и не покрывается мраком. Ритор Твоих деяний - Сам Спаситель, а рукоплещущие - Ангелы. Только там ты можешь встретить достойный (Тебя) глас. Людям же это исполнить невозможно, но мы постольку принимаемся за речи о Тебе, поскольку это способствует освящению языка и души. Ведь и одно только слово, относящееся к Тебе, или воспоминание [о Тебе] восставляет душу, очищает разум и делает нас из плотских духовными, из греховных святыми (из далеких от святости ей причастными).
О, полнота благ, известных нам в этой жизни и тех, которые узнаем по отшествии отсюда!
О, Дева, ставшая при начале блаженства и святости и открывшая путь другим!
О, спасение людей, свет миру, путь ко Спасителю, врата, жизнь, и иных достойная именований, которые ради спасения, совершенного Спасителем, могут быть к Тебе приложены. Он ведь Виновник, Ты же совиновница моего освящения и всего то-го, что от Спасителя через Тебя и что от Тебя Одной я получил. Твоя кровь [в той Крови], которая омывает грехи мира; от Тебя то Тело, в котором я получил освящение, в котором Новый Завет, в котором вся надежда на спасение. Твое чрево - царство Божие. Но, о высшая всех хвалений и всякого прилагаемого именования, приими песнь, не пренебреги усердием, даруй что лучшее о Тебе помыслить и воспеть и ныне, в этой жизни, и после, в жизни вечной. Аминь.
Перевод прот. Максима Козлова по изданию: Patrologia Orientalis Tome XIX - Fascicule 3 - N 9 Paris, 1925: 377-392.